Ночь, звезды неуловимо для глаза плывут над головой – это планета незаметно вращается вокруг своей оси, движется в вечном танце вокруг Солнца. Тени играют на юном лице спящего рыцаря, Мирддин глядит на него в глубокой задумчивости. Чертит обгорелой палкой знаки в серебристом пепле.
В лесу, в его звонкой тишине, сверкают чьи-то глаза. Сова сидит на дубе, на границе света и тени.
– Почему сейчас, Нимуэ? – спрашивает Мирддин. – Почему ты разбудила меня сейчас?
–
– Может быть, я хочу услышать не это, – опустил плечи Мирддин. – Слова не о нем, а о нас, Нимуэ.
Смех долетает до него, он похож на подснежники, которые расцветают еще до рассвета белыми огнями в размытой мгле.
– Человек не властен над своим сердцем, – Властный сгорбился над костром. – И нет, Нимуэ, не только горе. Совсем нет.
Сова сверкает глазами, костер отражается в них далекими огоньками.
– Он выглядит совсем иначе. Не так, как в тот день, когда я встретил его, – ответил Властный. – Но это он, здесь нет ошибки. Огонь его жизни нельзя подделать. Как это возможно?
– Но ты помнишь…
–
Сова сорвалась с ветки в темноту. Арвет пошевелился, повернулся на другой бок.
– Спи, мой друг, – задумчиво сказал Мирддин. – Спи, мой король. Колесо твоей судьбы вот-вот провернется.
Костер почти прогорел, осыпался сам в себя горой рдеющих углей. Властный вонзил палку в кострище. Сел, скрестив ноги. Дым от углей завивался вдоль палки, поднимался белым столбом в темное небо – как лестница, которую легко увидеть, но на которую трудно вскарабкаться. Мирддин прикрыл глаза, дыхание его замедлилось, стало неотличимо от дыхания спящего.
Если бы Арвет в это мгновение смотрел на него своим двойным зрением, то увидел бы, как легкое облачко выскользнуло из уст Мирддина и вознеслось в небо вместе с дымом.
Глава двадцатая
Изумруд и аметист, лазурь и золото, и еще синий ветер – так встретил Евхиния Океан Вероятности. Все его страшатся, многие ненавидят, но Евхиний любил Великий океан. Ему нравилось водить суда во Внешние земли и возвращаться на Авалон. Он был Лоцман из рода феаков, они рождались в море и уходили умирать за горизонт. Вкус соленой воды – первое, что узнавали феаки, и последнее, что касалось их губ.
Но в первый раз, с тех пор как он встал к кормилу, Евхиний не радовался Великому океану.