Сон разума

Прекрасным ярким утром, когда ночная прохлада уже спала и стал заниматься сильный дневной зной, Фёдор прогуливался вдоль кромки леса, так ни разу и не решившись в него зайти то ли из опасения заблудиться в дебрях, то ли простого нежелания исцарапать себе ноги обильно росшим под деревьями кустарником. Вскоре он близко подошёл к дачам и вдруг увидел немолодую женщину в пёстрой косынке, завязанной на затылке, серовато-бежевой майке, крайне непривлекательно облегавшей её туловище, такого же цвета юбке и чем-то на ногах, которая обегала соседей со срочной новостью или сплетней, поскольку, приблизившись к очередному забору, она подзывала кого-нибудь из трудившихся на огородах, пару секунд с ним переговаривалась, после чего переходила к следующему, а те, кто только что был введён в курс дела, выходили на дорогу и куда-то шли. Пока Фёдор неспешно доплёлся до ближайшего двора, женщина успела обойти все оставшиеся дома и направилась через посёлок в том направлении, что и встревоженные ею люди; дачи буквально опустели на глазах, всех будто ветром сдуло. К счастью один мужичок из крепенького и очень маленького одноэтажного домика с краю поливал свой огород и решил покончить с этим делом прежде, чем идти самому, так что чуть-чуть замешкался. Фёдор подошёл к забору и тихим голосом спросил, куда все направились, тот немного удивлённо посмотрел на него, всё ещё стоя согнув спину над грядками, потом выпрямился, отёр рукой красное лицо и с большой охотой и дружелюбием ответил, в чём было дело. Идти оказалось недалеко, но, не зная пути, Фёдор умудрился-таки заплутать, ведь дороги в нужном направлении, конечно же, никакой не было, но, как вышло, таким образом существенно сокращался путь до станции. Шёл он, следовательно, к железнодорожному полотну, но ни переезда, ни чего-либо ещё кроме рельсов там не находилось, а просто случилось большое несчастье. Ещё не видя за деревьями места происшествия, почти за сотню метров, Фёдор услышал монотонный гул оживлённых голосов, что-то обсуждавших наперебой, который при приближении становился всё громче и громче.

Он сразу не вписался в собравшуюся толпу, потому что одет был гораздо приличней обычных дачников, потому что грязи под ногтями у него не имелось, потому что бледное и потное его лицо с красными пятнами на щеках резко выделялось на фоне слегка загорелых чумазых физиономий, к тому же он ни разу не ввязался в разговор, так что будь она (толпа) организованней, в него бы начали тыкать пальцами и неприлично перешёптываться. С самого начала, когда Фёдор только направлялся к этому месту, произошедшее несчастье, казалось, не вызывало в нём никакого особого участия кроме, быть может, любопытства, однако уже на подходе сюда он начал всё более и более тревожиться, волноваться. Правда, определённого ощущения пока не складывалось, лишь поверхностное теоретизирование. Сейчас же, увидев случившееся собственными глазами, он впал в беспримерную, абсолютно альтруистическую грусть, и после нескольких минут откровенной оторопелости, не давая себе отчёта, стал с сочувствующим любопытством примечать все детали, слушать все доносящиеся реплики, все возгласы и сетования, причём до неприличия внимательно, посему, доведись ему заметить своё поведение, посчитал бы его несколько постыдным. Ему вдруг стало интересно, сколь по-разному переживают люди подобные ситуации: кто-то искренне сочувствовал, но таких оказалось подавляющее меньшинство, большинство же безучастно любопытствовало, от чего и не уходило восвояси, а кто-то даже злился, что стал свидетелем подобной сцены, но всё равно стоял, почему злился ещё больше. К тому же во всём присутствовала одна нотка, расслышать которую Фёдор пока не хотел, но она звучала всё настойчивей и настойчивей.