– Вот вы как подвели! Право, мне даже лестно, что вы смогли найти такие тонкости в моей мысли о двух разных одних и тех же людях, а я ведь ничего такого… Ха-ха. Прямо и содержание предали, и суть открыли. А вот я тоже свои 5 копеек внесу: выходит, опуская некоторые логические умозаключения и повседневный опыт, что, взрослея, человек становится в идеале, конечно, лишь самим собой, в чём, по сути, имеется некое предопределение.
– Не думаю. Никакого предопределения, по крайней мере, непосредственного здесь нет, мы же не говорим, что тот-то и тот-то пойдёт туда-то и туда-то и сделает то-то и то-то. Я говорю, в общем и целом, безо всяких частностей, а опосредствованно, сами понимаете, можно крутить в любые стороны, чего и в расчёт принимать-то не стоит. Но позвольте кое-что ещё вам сказать, сугубо гипотетически, конечно. А если человек, взрослея, становится не собой, а тем, например, чего от него хотят или ждут окружающие?
– Ну, думаю, это то, что вы давеча сказали, прорвёт в конце концов. А вообще, мне кажется, это трагедия, если так.
– И от чего же прорвать может? – заметила Екатерина Андреевна.
– Знаешь, дорогая, по-моему, может и из-за мелочи какой-нибудь, сказано же, капля. Уж не подыскиваешь ли ты такой капли для меня?
– Нет, я просто поинтересовалась. Вы оба всё это крайне отвлечённо вдруг выпалили, деталей мало. Мне думается, каплями можно капать до бесконечности.
– Не совсем. Но в конце, судя по всему, действительно необходимо решающее потрясение.
– Вот это уже интересно. Я так и думала, что нужно что-то решающее, несчастная любовь, например, да ещё и романтическая, почти фантастичная. – Фёдор и Михаил Иванович переглянулись, улыбнувшись.
– Это уж слишком по-женски, любимая, слишком тенденциозно, в жизни так не бывает, т.е. для женщин, возможно, и бывает, но мужчинам надо, чтобы сломалось нечто очень потаённое, идея какая-нибудь, лучше всего юношеская и горячо годами оберегаемая. Для мужчины любовь ещё не вся жизнь, – глубоко задумавшись, прибавил Михаил Иванович, – к ней должно прилагаться нечто отвлечённое и обязательно всеобщее, не меньше. Вот Фёдор себя в практической деятельности нашёл, а это, знаешь ли, весьма прочное основание, потому как без неё ничего бы не было.
Необходимо отметить, что г-н Саврасов сильно преклонялся перед «практической деятельностью» именно постольку, поскольку совершенно в ней не разбирался.
– О чём вы говорите? какая у меня практическая деятельность? Это же полнейшая глупость. Вот у рабочего на заводе, у него действительно практическая деятельность, – почти брезгливо выпалил Фёдор. Михаил Иванович даже брови поднял, удивившись, что человек отнекивается, когда его хвалят.
Сидели они в самом углу обширной площадки, огороженной невысоким металлическим забором, покрашенным в чёрную масляную краску. Вдруг за несколько столиков от них в самом центре кафе довольно шумная компания раскричалась более обычного, через несколько мгновений послышался звон падающих на асфальт пивных бокалов и грохот опрокинутой пластиковой мебели. Два здоровых парня с багровыми лицами, первый в джинсах и белой майке, стриженный очень коротко, второй также в джинсах, но синей майке, стриженный ещё короче, еле стоя на ногах, вцепились друг другу в вороты обеими руками, пытаясь плечом, один правым, другой левым, заехать противнику по морде. Никто из посторонних и не подумал их разнимать, однако свои, видя, что ни у того ни у другого, по всему вероятию, ничего не получится, после нескольких минут смеха над кряхтением и беспрерывным матом, растащили, наконец, дерущихся. При этой манипуляции тот, что был в синей майке, сообразил пустить в ход ноги, неуклюже махнул правой, потерял равновесие и упал. Вся компания беспримерно заржала, на минуту оставив своё прежнее занятие, после чего всё-таки огорчила окружающих своим уходом; дышать стало полегче.
– Это ниже всяких слов. О чём мы говорили?
– Вы, видимо, хотели меня похвалить за практическую деятельность, а я вам ответил в том духе, что не особо её ценю.
– Да-да. Почему же так?
– Знаете, хочется, конечно, ответить нечто исчерпывающее и последнее, приговор, как говорится, вынести, но сколько я для себя не пытался его сформулировать, на поверку оказывается, что у меня нет на то особых причин. Судя по всему, именно от безразличия к самому предмету.
– Я, Фёдор, вас понимаю.
– А вот я что-то не очень.