Сон после полуночи (Клавдий)

— Увы, Цезарь! — подумав, развел руками Каллист. — И в этом случае мне нечем утешить тебя. Если бы ты был молодым, это означало бы — новую любовь. Но, прости, в твои годы и при твоем здоровье ранение в грудь предсказывает самые печальные вести…

— Замолчи! — прикрикнул на вольноотпущенника Вителлий Старший. — Наш цезарь моложе всех нас! Красивее! Здоровее!

— И он еще воспылает новой любовью к своей прекрасной жене! — подтвердил Силан, не на шутку озадаченный словами эллина.

Клавдий досадливо отмахнулся от льстивых сенаторов и поднял глаза на Нарцисса:

— Ну, а что скажешь ты? Тоже станешь пугать меня?

— Нет, цезарь, скажу, что если уж тебе приснился такой сон, то нужно сделать все, чтобы отвратить его! — решительно заявил вольноотпущенник. — Лично я всегда считаюсь с дурными сновидениями и плохими приметами, и уверен, что только благодаря этому не могу пожаловаться на свою жизнь!

— И как же ты с ними борешься? — подался вперед император.

— Очень просто, — ответил Нарцисс. — Если мне дорогу перебежит ласка или какой другой мелкий зверек, то я всегда жду, чтобы передо мной прошел кто-то другой, а если очень спешу, то бросаю три камешка через дорогу!

— А я, когда мышь прогрызает мучной мех в моих кладовых, скорей бегу к толкователю знамений, чтобы спросить, как поступить! — добавил Гарпократ.

— Да и я, если увижу помешанного или припадочного, всегда плюю себе за пазуху — верная примета, что эта встреча не будет причиной несчастья! — признался заметно повеселевший Каллист.

— Каллист хочет научить нашего цезаря своей рабской привычке плевать себе за пазуху! — презрительно усмехнулся Гальба.

— Зачем обязательно плевать? — ответил за Каллиста Нарцисс. — Есть и другие испытанные средства, придуманные вами, римлянами. Например, самого божественного Августа!

— Августа? — обрадовано воскликнул Клавдий. — И что же это за средство?

— Просить на форуме или еще лучше на каком-нибудь рынке милостыню, как обычный нищий! — охотно ответил Нарцисс, бросив насмешливый взгляд в сторону сенаторов. — Август время от времени делал это, и поверь, никто лучше его не умел отвращать от себя зависть богов, за которой непременно следуют несчастья и беды.

В этом смысле небожители мало чем отличаются от людей! — тихо добавил он, словно извиняясь за богов.

— Как! Чтобы наш цезарь, владыка всего римского мира надел на себя грязное рубище раба?! — набросился на эллинов Гальба.

— И просил милостыню, как последний калека? — ужаснулся Силан.

— Друзья, но ведь сам Август… — примирительно начал было Клавдий, но его перебил багровый от гнева Гальба:

— Теперь не те времена!

— Действительно, цезарь! — подтвердил Сенека. — Теперь за порогом императорского дворца — послы десятков государств. Парфяне, армяне, даки…

— Индусы! — многозначительно поднял палец Афер. — Которых не сумел покорить даже Александр Македонский!

Что будет, если они увидят тебя с протянутой рукой?

Да они засмеют нас на весь мир, и после этого никто не станет считаться с волей великого Рима, потому что его правитель просит милостыню! — шагнул к креслу Гальба и потребовал: — Цезарь, отцы-сенаторы просят тебя отказаться от этой постыдной затеи!

— И обрекают тем самым на гнев богов? — с вызовом спросил Нарцисс.

— Нет, но… — замялся Гальба, оглядываясь за поддержкой на своих, более красноречивых, друзей. Однако остальные сенаторы тоже молчали, не зная, как выбраться из щекотливого положения, в которое поставили их эллины. Отступить — означало потерпеть унизительное поражение и потерять влияние на императора по меньшей мере до конца этого приема. Продолжать настаивать на своем было еще опасней, ведь заподозри Клавдий их в пренебрежении к нависшей над ним опасности, и он потерян для них навсегда.

— Пусть потешатся напоследок! — заметил вернувшемуся на свое место Гальбе Афер. — Даже великий Цезарь пожертвовал своей конницей при Фарсале, чтобы победить Помпея!

— Но если бы Помпеи был решительней раньше, он разбил бы Цезаря задолго до Фарсала! — напомнил Гальба. Он захотел сделать еще одну попытку отговорить Клавдия, но Афер придержал его.

— Говорю тебе — потерпи! — зашептал он. — Если кто и пойдет после приема просить милостыню, так это эллины! Мы выкупим их у бывших хозяев и до конца дней заставим добывать себе пропитание таким путем. Или просто переломаем все кости и выбросим подыхать на остров Эскулапа[18]. Но предупреждаю — Каллист мой! Я еще не отблагодарил его за то унижение, которому он подверг меня, спасая от Калигулы…

— Ладно, мне хватит и Нарцисса! — успокаиваясь, согласился Гальба. — Я даже, пожалуй, назову его Пирром[19] в честь этой победы над нами и, клянусь Марсом Мстителем, это будет справедливо.

— А я не возражаю против Палланта! — торопливо добавил Силан и приосанился: — Потомок аркадских царей — раб тестя римского Цезаря! Звучит?

На лицах сенаторов появились довольные улыбки.

— Ну, вот и хорошо! — истолковав перемену в настроении римлян по-своему, обрадовался Клавдий. — Значит, решено — сразу же после приема я отправлюсь просить милостыню!