Соловей

Поднесла тарелку к лицу, вдохнула дымный солоноватый аромат ветчины, смешанный с терпким запахом сыра, – и захмелела, и куда только подевались все благие намерения. Соблазнительные ароматы не оставили ей выбора.

Середина марта, а весной еще и не пахло. Ночью союзники разбомбили к дьяволу завод «Рено» в Булонь-Бийанкур, в пригородах Парижа погибли сотни людей. Парижане – включая Изабель – были нервными и пугливымии. Американцы вступили в войну, и авианалеты стали обычным делом.

Холодным дождливым вечером Изабель катила на велосипеде по грязной разъезженной грунтовке. Мокрые волосы липли к лицу и мешали смотреть на дорогу. Звук в тумане разносился далеко – крики фазанов, которых вспугнуло чавканье шин по грязи, постоянное гудение самолетов над головой, мычание коров за пеленой дождя.

Вдалеке показалась демаркационная линия, словно начерченная на пергаменте неуверенной рукой. Изабель разглядела витки колючей проволоки, натянутой по обе стороны от черно-белых ворот пропускного пункта. У входа, положив винтовку на колени, развалился на стуле немецкий солдат. Завидев Изабель, он поднялся, наставил на нее оружие:

– Halt!

Изабель замедлила ход, колеса тут же увязли в грязи, и она едва не свалилась, но успела спрыгнуть с велосипеда – прямо в лужу. За подкладкой плаща спрятаны пять банкнот по сто франков и пачка фальшивых документов для летчиков, которые прячутся в доме где-то неподалеку.

Изабель, улыбаясь, пошлепала по грязи навстречу немцу.

– Документы.

Она протянула паспорт на имя Жюльет.

Караульный небрежно пролистал, сунул ей паспорт обратно. По всему видно, как тоскливо ему дежурить здесь, на тихом участке, да еще в проливной дождь.

– Проходи, – угрюмо бросил он.

Изабель сунула паспорт в карман, взгромоздилась на велосипед и поспешила прочь с максимальной скоростью, возможной на таком бездорожье.

Через полтора часа она добралась до предместья городишка Брантом. Здесь, в Свободной Зоне, немецких войск не было, хотя в последнее время французская полиция была опаснее нацистов, так что Изабель держалась настороже.

Веками Брантом считался священным местом, исцеляющим тело и просветляющим души. На земле, опустошенной и обезлюдевшей после Черной смерти и Столетней войны, монахи-бенедиктинцы построили аббатство, защищенное с одной стороны устремленными ввысь серыми утесами, а с другой – широкой рекой Дрон.

На окраине города находилось одно из конспиративных убежищ – тайная комната в заброшенной мельнице, стоящей на клочке земли между рекой и пещерами. Старинные, поросшие мхом деревянные лопасти мерно вращались, каменные стены исписаны антигерманскими лозунгами.

Изабель внимательно посмотрела налево, направо. Вроде бы никого. Она прислонила велосипед к дереву, перешла через улицу, наклонилась к двери, ведущей в подвал, тихонько приоткрыла. Остальные двери были заколочены, это единственный вход в мельницу.

Спустившись в темный пыльный погреб, зажгла керосиновую лампу, предусмотрительно оставленную на полке. Дальше она пробиралась по секретному ходу, которым пользовались монахи, скрываясь от так называемых варваров. Узкая крутая лесенка вела в кухню. Изабель открыла дверь и, миновав затянутое паутиной помещение, продолжала карабкаться выше, в крошечную каморку десять на десять, пристроенную к старой кладовой.

– Она здесь! Больше жизни, Перкинс.

В комнатенке, освещенной единственной свечой, двое мужчин в нетерпении вскочили на ноги. Оба одеты как французские крестьяне.

– Капитан Эд Перкинс, мисс, – представился тот, что повыше. – А эта деревенщина – Иэн Траффорд или как-то так. Он валлиец. А я – янки. Мы оба чертовски рады вас видеть. Чуть не рехнулись в этой дыре.

– Только чуть? – пошутила она. С плаща натекла уже целая лужа под ногами. Больше всего на свете ей хотелось сейчас забраться в спальный мешок и поспать, но сначала дело. – Перкинс, вы сказали.

– Да, мисс.

– Откуда?

– Бенд, штат Орегон, мисс. Мой папаша водопроводчик, а матушка печет лучшие яблочные пироги в четырех округах.

– И какая погода в Бенде в это время года?

– Сейчас, в середине марта? Холодно, думаю. Снег уже не идет, пожалуй, но и солнышка особо нет.

Изабель повертела головой, разминая затекшую шею. Вся эта езда на велосипеде по разбитым дорогам, ночевки на полу не проходят даром.

Она допрашивала летчиков, пока не убедилась, что они и в самом деле те, за кого себя выдают, – два офицера, которые несколько недель дожидаются возможности выбраться из Франции. Удостоверившись, развязала рюкзак и достала припасы. Втроем они уселись на вытертый, погрызенный мышами ковер, свечку поставили по центру. На ужин – багет, клин камамбера и бутылка вина, которую они пустили по кругу.

Янки – Перкинс – болтал без умолку, а валлиец молча жевал, даже «спасибо» не выдавил из себя, принимая бутылку.

– А у вас, наверное, где-то есть муж, который волнуется за вас, – поинтересовался Перкинс. Изабель улыбнулась. Ей теперь часто задавали этот вопрос, особенно парни ее возраста.

– А у вас, должно быть, жена, которая ждет от вас весточки, – в тон ответила она. Она всегда так отвечала.