– Дело не в доверии, – суховато ответила девушка. – Я просто получила простые ответы на свои простые вопросы. Кстати, сложные ответы часто бывают лживыми. А простые иногда выглядят глупыми. Тот, кто говорит правду, не видит смысла ее усложнять. И потом, меня с самого начала волновала одна странность: если тряпки, которые я нашла на кухне, были связаны с каким-то преступлением, почему их не сожгли? Не выбросили? Почему они просто валялись в углу? А тут нож, практически на виду, кровь… Все же можно было прибрать. Почему преступник все бросил?
– Ну и почему же? – Александра оглянулась на дверной проем. Угли в камине прогорели, и в комнате стало совершенно темно. Уже нельзя было различить угол, где сидела, привалившись к стене, безликая Масленица.
– Потому что никакого преступления не было, – не без торжества сообщила Нина. – Ему нечего было скрывать. И потом, Богуславский может предъявить шрам на ладони. Конечно, для такой раны крови многовато, но была задета вена…
– Блестяще. – Александра стала боком спускаться с крыльца. – Значит, теория обмена Эдмона Локара в данном случае не сработала?
– Напротив, сработала полностью, – возразила Нина, следуя по пятам за своей наставницей. – Следов было оставлено очень много, включая кровь, биоматериал. Но Локар совершенно не утверждал, что каждый контакт оборачивается преступлением. Иначе и жить было бы невозможно! Мы точно не будем работать сегодня?
Александра, доковыляв до середины дорожки, остановилась. Сумерки опускались быстро, на всей территории светились только окна в первом этаже большого шале. Художница остро ощущала затерянность вдали от мира, острую тревогу, едкую и стылую, как воздух в домике, где осталась Масленица.
– Дадим нашим
Когда Нина обогнала ее, художница достала из кармана свою находку и попыталась рассмотреть ее. Но стемнело уже настолько, что она не могла отличить красных колец от синих на черном бисерном
Едва оказавшись в своем шале, художница выхватила из кармана куртки телефон.
– Иван Константинович? – Она с облегчением услышала в трубке спокойный голос торговца картинами. – Я как на раскаленной сковородке. Максим Богуславский не пытался с вами встретиться?
– Нет, деточка, – собеседник добродушно рассмеялся. – Зато я попытался кое-что о нем узнать.
Александра присела на край стола:
– И… Что узнали?
– Учитывая мои огромные связи, узнал я всего ничего. – Мусахов посерьезнел. – Что странно. Если человеку перевалило за пятьдесят, он должен больше наследить в этой жизни. Учитывая наследственность, уж извини за каламбур. Но твой заказчик, видно, не в отца пошел. Юра был авантюрист прожженный. А как человек – бездушное дерьмо, хотя о покойниках плохо не говорят. Поэтому, когда он исчез, никто по нему особенно не скучал. Но вот сынок, Максим Юрьевич… Хорошее образование, официальный бизнес, под судом не был, все налоги уплачены. Про отель ничего узнать не удалось, кроме того, что эта земля была арендована у городского поселения на длительный срок. Что касается личной жизни… Ты слушаешь меня, Сашенька?
– Да-да, – отрывисто ответила она. – Очень внимательно слушаю.
– А слушать-то нечего. – Тон собеседника оставался сдержанным. – Семьи нет. После исчезновения отца жил с матерью. После смерти матери – один. Бизнес никакого отношения к искусству не имеет. Единственное, что в его жизни может представлять интерес, – это смерть отца.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, прежде всего то, что твой заказчик так и не вступил в права наследства. Они с матерью не подавали в розыск, Юра все эти годы считался… Да никем не считался, у него не было никакого законного статуса! Исчез, якобы уехал. Сперва шептались, потом забыли.
– Максим мне об этом говорил, – вырвалось у нее. – Он не хотел поднимать шума, боялся столкнуться с возможными последствиями.
– Максим, похоже, тебе доверяет, – заметил Мусахов. – Но я бы на твоем месте не слишком этому радовался.
– Я и не радуюсь, – запнувшись, ответила художница и непоследовательно осведомилась: – Но почему?
– Потому что остается открытым вопрос, кто же все-таки выдал Юру, – бесстрастно ответил торговец картинами. – И почему именно тогда, не раньше, не позже. Римляне в таких случаях задавали вопрос: «Кому выгодно?» Умные люди были эти римляне. Ну, и ты же понимаешь, деточка, что для меня это было и невыгодно, и попросту опасно. Кроме того, я просто этого не делал.
– Я ни одной минуты так и не думала, – солгала художница.
– Деточка, я просто еще раз хочу подчеркнуть – именно я не сделал бы этого никогда, и не потому, что я такой святой человек. А просто Юра дурил клиентов не без моего участия. Так что могилка у нас была бы на двоих. Я все хожу вокруг да около этой мысли, кто, кто это сделал, кому выгодно? Что я могу точно сказать об этом человеке – он меня не знал. Иначе бы я загремел под фанфары за компанию. Это сделал кто-то очень близкий Юре, и не из нашего с ним круга. Ты молчишь?