Солнце внутри

Раньше я об этом не задумывался, но теперь понял, что действительно не отказался бы от чего-нибудь существенного. Я скромно пожал плечами.

– Нет? – поднял брови Барон. – Ну и славненько.

Я слегка опешил, но возражать не стал. Барон глазами сверлил во мне дырки.

– Адам, что ты жмешься? – спросил он наконец сердито. – Ты не умеешь ясно выражать свои желания? Тогда запомни, ты никогда и не получишь того, что хочешь. Никто не будет, как мамочка, пытаться догадаться о твоих тайных потребностях.

– Не припомню, чтобы моя мамочка занималась подобным, – буркнул я.

– Ах да, кстати, как родители? – вспомнил Барон.

– Зачем вы спрашиваете? – упрямо выпятил я нижнюю губу. – Вы же и так все обо мне знаете.

– Ну-у, все не все, – протянул Барон. – Открою тебе секрет, но я все же не экстрасенс и искусством телепатии не владею.

Я выдохнул свой внезапный воинственный настрой и расслабленно откатился к спинке дивана.

– Да никак, – сказал я старательно безразлично. – Вернее, так, как всегда.

– Разводиться не собираются? – бесцеремонно спросил Барон.

Вопрос пришелся мне глухим ударом в живот, и я на секунду перестал дышать. Разумеется, отношения моих родителей уже давно не подразумевали ничего иного, но, выговоренное вслух, это слово имело все-таки непревзойденную мощь.

– Не знаю, – отвел я глаза к мирно потрескивающему огню. – Со мной это не обсуждается.

– А знаешь почему? – не отпускал меня Барон.

– Почему? – буркнул я недовольно.

– Потому что скорее всего они сами об этом варианте всерьез не думают. Слишком уж удобно плыть по течению.

Барон пробежался пальцами по воздуху.

– Течению… Течению… Куда оно нас несет?

Злоба все-таки вскипела и выплеснулась наружу, прежде чем я смог ее остановить.

– К чему это? – бросил я Барону, нахмурившись.

– Ой, excusez-moi![12] – издевательски поднял руки Барон. – Не хотел задевать больные места. Нет, а все же… Почему они больные? Ты об этом думал?

– Почему мне неприятно думать о разводе родителей? – удивился я.

– Да! Да! – как-то театрально замахал руками Барон, спугнув Виртуэллу с подлокотника. – Тебе уже не пять, и не семь, и даже не десять. Как это тебя касается? Тебе не кажется, что тебе тоже просто приятно плыть по течению?

С такого ракурса я на проблематику нашей семейной ситуации пока не смотрел и серьезно задумался.

– Вот-вот! – подхватил Барон. – Ты взрослый человек, и пора бы стоять выше родительских неврозов, не так ли? К тому же… Не хочется тебе, конечно, об этом напоминать, но все же… Сломанные ребра – это, скажем…

– Не надо! – воскликнул я, вскинув голову. – Я понял! Понял вас… Но все же мне неясно, к чему это сейчас…

– Я просто указываю тебе на твои слабые стороны, как это подобает любому хорошему наставнику, – доверительно наклонился в мою сторону Барон. – Это необходимо. Разве ты со мной не согласен?

– Мои отношения с родителями – моя слабая сторона? – не понял я.

– А ты как думал? – делано удивился Барон. – Привязанность к разрушающим факторам – это ой какая слабая сторона.

– Разрушающие факторы?! – не верил я своим ушам. – Но я им нужен!

– Вот! – щелкнул Барон пальцами, тыча ими в меня, как пистолетом. – Ты им нужен, согласен. Еще как! А они тебе?

– Они – мои родители!

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты вроде уже рожден на этот свет. На этом стоит сказать спасибо и… Хотя это, конечно, тоже еще вопрос. Стоит ли благодарить за то, что ты оказался в этой…

– Так что вы предлагаете? – перебил я его, не на шутку взбудораженный. – Плюнуть на них, как на время, и съехать под мост?

– Ну, во-первых, не под мост, – откинулся Барон на спинку кресла. – А во-вторых, зачем сразу съехать? Я просто предлагаю тебе обратить внимание на то, сколько энергии у тебя высасывают переживания за них. Все-таки ты не в ответе за своих родителей, не так ли?

Сзади что-то царапнуло мою шею, и я почувствовал пух птичьей головы.

– Садись, – похлопал я по своему плечу, и Виртуэлла переместилась на него со спинки дивана. – Только никаких кусаний!

Удивительно, но с попугаем на плече думалось лучше, чем без.

– Не в ответе, – решил я наконец. – Но я также не в ответе за своих друзей, однако хочу, чтобы им было хорошо. За них тоже нельзя переживать?

– Что значит нельзя? – всплеснул руками Барон. – Если это делает тебя счастливым, переживай сколько душе угодно. Хоть в гроб себя сведи! Но только если ты при этом способен наслаждаться жизнью. Или тем, что эта мерзавка-жизнь тебе преподносит. Ну неужели я должен все начинать сначала?

– Нет, я помню, что гедонизм – наша всевышняя ценность, – отозвался я далеким, чужим голосом.

– Я не слышу радости, – полуутвердительно-полувопросительно сказал Барон.

– Я просто не могу так быстро свыкаться со всем, что вы говорите, – признался я. – Но я хочу… Хочу верить вам. Хотя бы потому, что вижу: общепринятый подход к жизни ведет только в беспросветный мрак.