Солнце против правил

— Думаю, не надо предупреждать, что разговор должен остаться строго между нами.

— Да говорите уже! — взмолилась Лия.

— Буду с вами откровенен. Есть круг людей, кому выгодна смерть Анатолия Юрьевича. И им ваш необдуманный и нерациональный поступок пришелся на руку.

— Вот как! — оживился Борей. — А не вы ли сами заговор против шефа плели?

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — улыбнулся Виктор.

— Да не отвечайте, но я ваше лицо вчера видела. Странно, что вы раньше этого гада не прибили! — эмоционально сказала девушка.

— Лия, вы юны и видите лишь то, что на поверхности.

— Хотели сначала взрастить дерево и только потом собирать плоды? — с умным видом спросил Борис.

— Заткнись, философ, и позволь мне продолжить, — беззлобно оборвал Виктор. — Вы, конечно, бараны. Подставились капитально. Улик и свидетелей легион — начиная с меня. И самое логичное было вас взять — уже на выходе из дома. Без всякой благодарности за то, что выполнили чужую работу. Но мне удалось отстоять свою точку зрения. Я убедил всех вовлеченных в э-ээ… проект, что убийство, громкие заголовки, следствия, приговоры всегда вредят имиджу. Поэтому причиной смерти Анатолия Юрьевича станет несчастный случай.

Лия в удивлении заморгала:

— То есть мы с Борькой… ни в чем не виноваты?

— Да еще и на киллере вам помогли сэкономить? — подхватил брат.

Виктор ожег его ледяным взглядом:

— Подчищать за вами вышло дороже.

— А какой тогда ваш интерес нас выгораживать? — деловито спросил Борей.

— Я сделал это в память о Василисе.

— Значит, я угадала! — возликовала Лия. — Вы все-таки были в нее влюблены.

— Нет, Лия, — спокойно откликнулся Виктор. — Влюблен в твою маму я не был.

* * *

Виктор и Василиса общались с пеленок. Он старше на месяц, жили на соседних этажах, мамы вечно мотались друг к дружке одолжить соли или пластинку Хампердинка[5]. Их вместе выводили на прогулку во двор, устроили в одну группу детского сада, в школе за одну парту уже сами попросились. Но никакого «тили-тили-теста». Мама Василисы обожала индийские фильмы и дочке внушала, что идеал мужчины — волоокий, смуглый и пухлогубый. А Виктор был ушастым и тощим. Поэтому просто дружили. Она за него сочинения писала, он с математикой помогал.

Дом-девятиэтажка у них кооперативный, от научно-исследовательского института, так что народ примерно одного круга. Советский очень средний класс. Одежка из «Детского мира», отпуска по профсоюзным путевкам. Дефицитные колбаса и шоколадные конфеты на новогоднем столе одни и те же — продуктовые заказы сотрудникам одинаковые давали. Кому удавалось «дутиками» обзавестись или в туристической поездке аж в самой Болгарии побывать, героем становился. Бытие казалось незыблемым и не таким уж плохим.

Когда в 1981-м четвероклассник Виктор списывал у отличницы Василисы судьбоносные решения из «Дневника двадцать шестого съезда КПСС», а в 1984 году они вместе готовили доклад по голоду в Эфиопии, оба и предположить не могли, как сложится жизнь. Их личная — и всей страны.

В 1986-м Витькин отец уехал в командировку. Куда — даже сын не знал, но вроде как что-то выгодное. Чернобыль тогда уже случился, жители дома (в большинстве своем инженеры-химики) активно обсуждали на кухнях катастрофу — и предрекали, что ее последствия будут долгими и ужасными. Семиклассник Виктор тоже шептался с друзьями про огромные грибы и прочих мутантов, что якобы поселились в теперь очень заманчивом для подростков городе Припяти.

И только год спустя сын узнал: с начала мая 1986 года отец пять месяцев прожил в Иванкове — 150 километров от Чернобыльской станции. Работал старшим инженером в отделе дозконтроля — ежедневно измерял количество облучения, которые «хватали» строители, возводившие саркофаг над четвертым блоком.

В официальной справке значилось: за все время получил 22 рентгена. Вроде как безопасно, но рекомендовали медицинское наблюдение. Батя лечиться не любил и совет проигнорировал. А в середине 1987-го ему поставили диагноз: рак печени. Пошел сдаваться докторам, когда совсем плохо стало, поэтому стадию сразу поставили третью.

И ровно в то время в стране как раз все рушиться началось.

Их НИИ хирел, сотрудников выгоняли без содержания, опустевшие площади занимали арендаторы. Ведомственную поликлинику ликвидировали. Витькин отец сначала ходил в районную, потом стал ездить на Каширку. Проходил химиотерапию, но шансов врачи давали все меньше. Сам виноват, слишком поздно пришел.

В шестидесятых годах на Западе уже научились пересаживать печень. А в умирающем СССР одна новация: прежде онкологические диагнозы от больных скрывали, и врачи целые детективные истории придумывали, чтобы пациента по ложному следу пустить. Нынче, по-западному, обманывать перестали. И честно добавляли: вылечить вас не сможем, ибо финансирование отсутствует и медицина в полнейшем упадке.