Солнце на излете

Вечер заколачивает в уши праздник
Тем, кто не хотел в глаза ему взглянуть,
Потому что все души тоскующие дразнит
Протянувшийся по небу Млечный Путь,

Потому что неистово и грубо
Целый час рассказывал перед ними,
Что где-то есть необыкновенные губы
И тонкое, серебряное имя.

Дразнил и рассказывал так, что даже маленькая лужица
Уже застывшая пропищала: – Ну вот, –
У меня слеза на реснице жемчужится,
А он тащит в какой-то звездный хоровод.

И от ее писка ли, от смеха ли
Вздыбившихся улиц, несущих размеренный шаг
Звезды на горизонте раскачались и поехали,
Натыкаясь друг на друга впотьмах.

И над черною бездной, где белыми нитками
Фонарей обозначенный город не съедется.
Самым чистым морозом выткано
Млечный Путь и Большая Медведица.

Февраль 1915 г.

Самоубийца

Ел. Ш.

Загородного сада в липовой аллее
Лунный луч, как мертвый, в кружеве листвы,
И луна очерчивает, как опалы, млея,
На печали вытканный абрис головы.

Юноша без взгляда, гибкостью рассеян,
Пальцы жадно ловят пылкий пульс виска,
А тоска из шумов скрывшихся кофеен
Приползает хрупко хрустами песка.

Юноша без взгляда, – это ведь далеко! –
Ну, почем я знаю загородный сад?…
Юноша без имени, – это ведь из Блока, –
О, тебе, мой дальний, грустно-милый взгляд…

Там, где кущей зелень, там оркестр и люди,
Там огни и говор, и оттуда в тень,
Проплывает в хрупком кружеве прелюдий,
Как тоска и мысли, лунная сирень.

Этот свет и блики! Это только пятна
На песке дорожек от лучей луны
Или шепот шума вялый и невнятный
В хрупких пальцах цепкой, хрупкой тишины.

И не может выстрел разорвать безмолвья,
Сестры, только сестры – смерть и тишина,
Только взор, как плёнкой, весь утонет в олове
И не отразится в нем с вершин луна.

Апрель 1914 г.

– Каких то соответствий

Так на холсте каких то соответствий

Вне протяжения жило лицо.

(В. Хлебников).

«Луна плескалась, плескалась долго в истерике…»

Л. М. Лисицкому.

Луна плескалась, плескалась долго в истерике,
Моторы таяли, жужжа, как оводы,
И в синее облако с контуром Америки,
От города гордо метнулся багровый дым.

А там, где гасли в складках синего бархата,
Скользя, как аэро, фейерверки из звезд,
В стеклянные скаты крыш десятиэтажных архонтов
Пролит электричеством безжалостный тост.

И в порывах рокота и в нервах ветра
Металось сладострастье, как тяжелый штандарт,
Где у прохожей женщины из грудей янтарем «Cordon Vert’a»,
Сквозь корсет проступало желанье, как азарт.

А в забытой сумраком лунной лысине,
Где эластично рявкнуло, пролетая, авто,
Сутуло сгорбясь, сердито высится
Ожидающая улица в мужском пальто.

Октябрь 1913 г.

На улице

I