Солнце на излете

Весна

Воздух по детски целуется
На деревьях развешены слёзы,
Пробивают, как скорлупу яйца,
Снег шаги. А в сердце заноза…

И Вы проходите и мимо проносите
Мою любовь и воспоминаний тысячи
Сосульки по крышам хрупкие носики
Заострили. А Вы сейчас…

О, я знаю, что на лето нафталином
Перекладывают все зимние вещи,
Чувствуя, что время становится длинным,
А тоска значительно резче.

Весеннее

Кто же скажет, что этим безтрепетным пальцам
Душу дано изласкать до безумья?
Кто же назовет колокольню страдальцем,
Позвякивающую сплетнями в весеннем шуме?

Кто же душу на сумерки нежно
Вынес и положил, не беспокоясь,
Что её изласкают пальцы яблони снежной,
В сладострастьи распускающей пояс?

А, может быть, сумерек взорами хищницы
Мне любовница незнанная откроется…
Поглядите, как выпуклые бедра земли пышнятся
И от голубого неба до зеленой земли кем до лестницы строются

А взору сквозь прорезы листвы, зрачков изумруды
Снится сумасшедших грез и отрав река,
И увозят снисходительные верблюды
Раскапризничавшуюся от зноя Африку.

Вот сегодня нащупаем даль мы,
Вот сегодня опустимся на дно душ,
И сочатся сквозь белые зубки пальмы
Солнечные грёзы давно уж.

Июль 1914 г.

Геленджик.

Лето

Знаю, что значит каждый
Милого профиля поворот. –
Это в безумьи неутолимой жажды
Пить жадно прильнувший рот.

Это опять и опять летнее небо
Скроют ресницы… И что?
И нет места, где бы
Губы не льнули еще…

Знаю, что дальше… И круче
Склон истомленного дня.
Эти в румянце тучи
Золотым закатом звенят…

Июль 1915 г.

Вернисаж осени

Осенней улицы всхлипы Вы
Сердцем ловили, сырость лаская.
Фольгу окон кофейни Филиппова
Блестит брызги асфальтом Тверская.

Дымные взоры рекламы теребят.
Ах, восторга не надо, не надо…
Золотые пуговицы рвали на небе
Звезды, брошенные Вашим взглядом.

И Вы скользили, единственная, по улице,
Брызгая взором в синюю мглу,
А там, где сумрак, как ваши взоры, тюлится,
За вами следила секунда на углу.

И где обрушились зданья в провалы
Минутной горечи и сердца пустого,
Вам нагло в глаза расхохоталась
Улыбка красная рекламы Шустова.

Осень

Михаилу Кузмину.

Под небом кабаков, хрустальных скрипок в кубке
Растет и движется невидимый туман.
Берилловой ликер в оправе рюмок хрупких
Телесно розовый, раскрывшийся банан.

Дыханье нежное прозрачного безшумья
В зеленый шепот трав и визг слепой огня,
Из тени голубой вдруг загрустившей думе.
Как робкий шепот дней, просить: «возьми меня»!

Под небо кабаков старинных башен проседь
Ударом утренних вплетается часов.
Ты спишь, а я живу, и в жилах кровь проносит
Хрустальных скрипок звон из кубка головок.

25. IX. 1914 г.

Зима

Боре Нерадову.