– Я тоже могу тебя обнять, – веселится здоровяк. Мне остается лишь улыбаться в ответ.
– Это Дэб, – кивает на него Чет. – Взяли с собой в качестве грубой физической силы. Оливер на тебя слишком зол. Я не стал его звать, – словно извиняясь, продолжает он.
– Спасибо, что приехали, парни, – говорю я чуть дрожащим голосом. С ними мне не страшно. – Вы… невероятные. Я бросила вас, а вы помогаете мне. Приехали по первой просьбе.
– Мы же друзья, – улыбается Нейтан. – Хотя, надо признать, ты порядочная задница, Ховард. Что случилось?
Я рассказываю им о звонке матери. И парни переглядываются.
– Куда нам? – спрашивает Чет и оглядывается по сторонам.
– Сюда, – киваю я на нужный дом.
Мы заходим и поднимаемся на третий этаж, ища взглядом двадцать шестую квартиру. Она – в самом конце длинного полутемного коридора. Я останавливаюсь перед ней и нерешительно стучусь – звонка нет.
Дверь открывает какой-то помятый небритый мужчина в майке и бриджах, на которых определенно побывал соус-барбекю. Из квартиры тянет сладковатым сигаретным дымом. Я сразу понимаю,
– Ты еще кто? – щурится мужчина.
– Я к Дорин, – смело отвечаю я.
– А! Ее дочка? Ну проходи, – говорит он и глумливо приглашает меня в захламленную прихожую. – А ты ничего так. Люблю рыженьких.
– Мы все вместе пришли, – дергает на себя дверь Чет, и парни заходят следом за мной. Взгляд помятого мужика становится кислым. Он явно не ждал такую большую компанию.
Мы проходим в большую неубранную комнату, по углам которой стоят пустые бутылки, и я с трудом подавляю в себе старые детские воспоминания, в которых дружки Дорин проявляли ко мне интерес. Однако отвращение и страх в своих глазах я подавить не могу. Нейтан это замечает и касается моего плеча, словно говоря, что все хорошо. Они не дадут меня в обиду.
Я благодарна им за это.
Женщина, которую я даже в мыслях не могу назвать мамой, ждет меня во второй комнате – поменьше, но такой же захламленной. Наша беседа будет один на один. Парни остались за дверью.
Дорин полулежит на старом диване и смотрит прямо на меня. А я не отрываю взгляда от нее. Она постарела: седых волос на голове стало больше, появились новые морщины, однако следы былой красоты все еще сохраняются на ее осунувшемся лице.
Я смотрю на нее и вижу в ее глазах все ту же отстраненность. Слабая надежда на то, что в Дорин мог вспыхнуть материнский инстинкт или хотя бы совесть, пропадает.
– Изменилась, – то ли мне, то ли себе самой говорит Дорин, разглядывая меня. – Значит, ты в Хартли учишься?
– Ты тоже там училась, – пожимаю плечами я. – Профессор Бланшет говорил, что ты была талантливой.
Ее худые плечи вздрагивают, и она садится – так прямо, будто проглотила палку. Гордость все еще при ней. Гордость ее главное оружие, которое обратилось против нее.
– В этом мире талант никому не нужен, девочка. Этим миром правят деньги, – бросает Дорин.
– Именно поэтому ты просила меня их привезти? – иронично спрашиваю я, хотя мне с трудом даются эти слова.
Дорин хрипло смеется. Она не изменилась. Ничуть не изменилась.
– Ты знаешь, что произошло с Мэган и Эштаном? – спрашиваю я с холодной яростью в голове.
– Слышала от соседей, когда домой приезжала. Ты потом скажи ей, что я телик забрала и еще кое-что.
– Что? – переспрашиваю я потрясенно. – Ты что-то забрала из их дома?
– Не из их, а из нашего, – хмыкает она. – Родители оставили его не только вам, но и мне. Я просто взяла свое.
– Какая же ты жалкая, – шепчу я, сжимая от злости кулаки.
– Ее нет дома почти год! Там куча всего пылится и ржавеет! – громко и нервно говорит Дорин.
– Вместо того чтобы помогать своей сестре, ты ее грабишь! – не выдерживаю я. – Вместо того чтобы спросить: «Хватает ли вам на лечение денег?» – ты сама просишь денег. Жалкая. Ты – отвратительно жалкая.
– Не смей меня так называть, – хрипит Дорин. – Ты ничего не знаешь обо мне и о моей жизни.
– Я знаю достаточно, – отвечаю я стальным голосом. – Ты бросила все из-за жалости к самой себе. Чтобы упиваться своей обидой всю жизнь. Чтобы иметь удобное оправдание для того, чтобы жить как вздумается. Беременную бросил парень? Вот это трагедия! Ведь ничего страшнее в мире ни с кем не происходило!
– Замолчи, – велит мне мать, вставая. – Сейчас же закрой свой рот.
Теперь мы стоим друг напротив друга. Она и я.
– Тяжело слушать правду, да? – спрашиваю я. От злости меня потряхивает. – Но ты послушай. Может быть, все-таки внутри что-то заскребет.
– Идиотка, – усмехается Дорин. – И говоришь так же пафосно, как отец твой. Уж он то точно был жалким.
Она никогда не упоминала моего отца. Никогда. Это было табу. Но сейчас, кажется, запрет снят.
– У меня мало времени. Что ты хочешь? – прямо спрашиваю я. – Для чего тебе журналисты?
Я ужасно боюсь, что она знает правду обо мне и Мунлайт. Возможно, она услышала песни Дианы и все поняла. Как-никак Дорин тоже когда-то была музыкантом, и она отлично знает, как я пою. У меня нет других идей, для чего
Дорин криво улыбается.
– Предлагаю сделку.
– Какую?
Мне плохо от мысли, что она начнет шантажировать меня.