Солнечный день

В конце концов жена как-то встала из-за машинки и с исключительным спокойствием заявила, что по профессии она не более чем служащая предпенсионного возраста и помогать творческой деятельности писателя столь колоссального значения не пригодна. Даже как подсобная рабочая сила.

Разубеждать ее в таком решении было, с одной стороны, бесполезно, с другой — ниже моего достоинства. Я квалифицировал ее отказ как удар под дых.

Это было безосновательным отступлением от нашей неписаной, но само собой разумеющейся договоренности о том, что свои судьбы мы соединили не из низменных побуждений, нечестных и эгоистических, как метко говорится в суде во время бракоразводных процессов, но в высшей степени благородных. И она в соответствии с этим неписаным договором обязана, не затухая, гореть восторгом в отношении всяческих моих начинаний. И особенно литературных.

Что касается меня, то я был безукоризненным мужем и отцом. Более того, я относился вполне снисходительно к ее несовершенству в качестве секретарши. Никогда не прибегал к физическому насилию, и у нее не было необходимости звать на помощь соседей или, более того, милицию, как это делала ее соученица по средней школе, которая вышла замуж за агрессивного алкоголика. Моя жена обязана понимать, что взяла в мужья человека, с виду сурового и замкнутого, но вместе с тем храброго, нежного и внимательного, скрывающего под саркастической маской ласковую и добрую душу, благозвучную гармонию силы, мудрости и чувства, но который, давая любовь, пожинает равнодушие. И если она имела право на какие бы то ни было сомнения, то сомнения эти могли быть порождены лишь неуверенностью: а не слишком ли много во мне красоты, мужественности, силы и вулканического темперамента для одного мужчины?!

Помимо приведенных выше качеств, я внес в супружескую жизнь и свой драгоценный талант болтуна. И, наконец, среди окружающих бытует мнение, будто писанина дает невиданные заработки, что-то вроде годовой ренты богатого аристократа.

Один человек, который покупал на распродаже бракованные тарелки по одной кроне за штуку, малевал на них взбесившихся от страсти оленей или множество уродливых гномов и рахитичную девицу, выдаваемую им за Белоснежку, а потом, обвязав ленточкой, продавал эти тарелки по тридцать крон за штуку, так вот этот человек почему-то все втолковывал мне, будто за каждую книгу я огребаю полмиллиона. После трех кружек пива он согласился на четверть миллиона, но больше не уступил ни гроша. Уж он-то знает! Потому что его двоюродный брат, искусствовед, выпустил брошюрку по охране памятников и мгновенно разбогател. Удивительно! Но этот хорошо осведомленный человек чрезвычайно редко бывал трезвым и выглядел именно так, как может выглядеть субъект, малюющий на бракованных тарелках лесных зверей или толпу гномов с рахитичной девицей, которую может принять за Белоснежку лишь близорукий. И тем не менее этому субъекту многие люди верят. Среди них и я сам.

При таких обстоятельствах материальную неустойчивость нашего семейного бюджета могла вызывать лишь нерадивость и предосудительная расточительность хозяйки. Ибо для чего же еще она в таком случае соединила свою судьбу с моей? Или уже тогда она, коварная, продувная бестия, предполагала за мной возможность утопить ее в богатстве?! Да, не иначе!

Все это я знал, но из моей памяти напрочь испарились причины, почему же в таком случае женился на ней я. Более того, мне даже пришло в голову, что ей не следовало так легкомысленно пренебрегать теми благоприятными перспективами, о которых мне столько раз твердила тетушка из Червеного Костельца.

В разгар описанных мною событий тетушка из Червеного Костельца, эта редкостная женщина, заявилась-таки к нам, чтобы убедиться, не разбили ли мы огромную напольную вазу, подаренную ею племяннице в связи с печальным событием ее бракосочетания со мной.

Ваза давно разбита. Мне это удалось, когда я вступил в рукопашную схватку со шлангом пылесоса. Но я отдал вазу хорошему мастеру, он склеил ее, и теперь мы ставим ее порушенной стороной к стене. Тетушка этого не знает и, видимо, никогда не дознается. Моих книг она не читает, но не потому, что плохо видит. Она просто не страдает преувеличенной любовью к литераторам. Она обожает артистов, а именно Юрая Кукуру[32]. Выучилась у него нескольким словацким выражениям и пересыпает ими свою речь, как это делают графини, вплетая в свои разговоры французские остроты. Брак своей племянницы с пожилым чудаком, расточающим время, отведенное для жизни, в игре на клавишах пишущей машинки, она объявила большим нахальством с его стороны. По ее мнению, я должен посвятить себя исключительно молодой жене. Ведь моя жена могла выйти замуж:

a) за Чрезвычайного и Полномочного Посла Чехословацкой Социалистической Республики в Париже. Тогда она разъезжала бы в автомашине «рено» последней марки, а Диор не поспевал бы исполнять ее заказы;

b) за монтажника рентгеновских установок, который ездит в командировки в зарубежные страны, интересные с точки зрения твердой валюты. Этот окружил бы ее сертификатной роскошью;