Солдаты

радистом, поваром и по долгу этой своей последней службы, так же как и

Пинчук, поддерживал теснейшую связь с заведующим продскладом Борисом

Гуревичем, от которого и ему кое-что перепадало.

Гуревич сидел рядом с Лаврой на бревне и внимательно его слушал. Пинчук

подсел к ним. Шофер неторопливо рассказывал о военкоре Василии Пчелинцеве.

Вася Пчелинцев стал писать в газету давно.

Как-то редакция стояла недалеко от саперов. И здесь с ней произошло

несчастье: упавшей поблизости бомбой разбило печатную машину. Три дня ее

ремонтировали. Три дня "хозяйство Ивана Федорова", как в шутку называли

редакцию, не работало, и бойцы не видели в своих окопах "Советского

богатыря" -- маленькой газетки, к которой привыкли и которую давно успели

полюбить.

И вот однажды, -- в этот день заканчивали ремонт печатной машины, -- в

редакцию пришел один из самых ее активных военкоров. В пропотевшей, почти

белой гимнастерке и такой же пилотке, с неизменным карабином за плечами и

малой саперной лопаткой на поясном ремне, он протиснулся в землянку

редактора и доложил:

-- В-военкор Пчелинцев, из саперного батальона.

Здороваясь с солдатом, редактор улыбнулся: он хорошо знал Пчелинцева.

Ведь почти каждый день Пчелинцев присылал в редакцию какую-нибудь заметку.

Бывали дни, когда редакция помещала в одном номере газеты несколько заметок

своего неутомимого военкора. Эти заметки приходилось подписывать разными

фамилиями. Ничего не поделаешь -- неудобно было давать одновременно две

заметки за одной и той же подписью. А дать их было необходимо --

"оперативный материал". Так Вася Пчелинцев превращался иногда в Петра

Васина.

Раньше Пчелинцев работал агитатором в своей роте. Но после контузии он

стал сильно заикаться. Сначала Вася растерялся -- не знал, как агитировать.

По-прежнему приходил на собрания, а говорить не мог. На одном совещании к

нему подошел начальник политотдела полковник Демин и спросил:

-- А вы, Пчелинцев, почему не выступили? Разве у вас мало опыта, чтобы

поделиться с товарищами?

Вася покраснел и, страшно заикаясь, ответил:

-- М-мне, товарищ п-полковник, т-трудно говорить...

-- Ах вот оно что. Понимаю. А вы попробуйте писать в нашу газету.

Военкор -- тот же агитатор. Будете выступать сразу перед сотнями солдат.

-- П-попробую, товарищ полковник.

-- Попробуйте. По-моему, у вас получится. Главное, пишите правду.

Ничего не выдумывайте.

И Пчелинцев стал писать. Первую статейку ему помог сочинить его дружок

Уваров. Заметку сразу же опубликовали.

После этого Вася стал ежедневно описывать подвиги своих товарищей --

саперов. Обо всех славных делах тружеников войны знала теперь дивизия

Сизова. Об одном только герое ничего не писал военкор -- о самом Васе

Пчелинцеве. Ни в одной строчке не упомянул он о своих подвигах. Так и не

рассказала газета о том, как холодной ночью сапер Василий Пчелинцев переплыл

через реку, подполз к немецкой пушке и противотанковой гранатой уничтожил ее

вместе с прислугой.

...И вот, обеспокоенный судьбой "Советского богатыря", Пчелинцев решил

узнать лично, что стряслось с газетой. Он отпросился у командира роты, и тот

отпустил его. Вася принес с собой несколько свежих заметок, одну из которых

тут же отдали в набор. Пчелинцев стоял рядом с наборщиком и с превеликим

любопытством наблюдал, как тот проворными руками извлекал из черных ячеек

кассы маленькие буковки. Заметка была быстро набрана, и наборщик сделал

оттиск. Пчелинцев с восхищением рассматривал мокрую гранку, держа ее в

дрожащей руке.

-- Во-от, че-ерт возьми!.. -- бормотал он, морща лоб.

С того дня Вася приходил в редакцию почти ежедневно. Там к нему все

привыкли. Заметки он приносил хорошие. Иногда писал их тут же, в редакции,

то есть в маленьком блиндаже секретаря. Ежедневный приход непоседливого

военкора стал обычным и необходимым явлением в жизни небольшого

редакционного коллектива. Необходимым потому, что секретарь на первой

странице газеты всегда оставлял место для "оперативного материала" военкора

Пчелинцева.

И только однажды Вася здорово подвел редакцию. Пришел он позже обычного

и вместо маленькой заметки положил перед изумленным секретарем огромный

сверток,

-- Что это? -- спросил секретарь.

-- "Млечный Путь". Поэму н-написал.

-- А заметку на первую страницу?

-- Я с-сегодня бо-олыне ничего не-е принес. Только поэму.

Огорченный секретарь стал быстро подбирать нужный материал из писем

других военкоров.

"Млечный Путь" оказался плохой поэмой. Ее автор решительно не считался

ни с рифмой, ни с размерами стиха.

-- Ты, Вася, перекрыл всех футуристов, -- сказал ему секретарь. -- В

общем, не годится. Заметки ты пишешь лучше.

К общему удивлению, Вася нисколько не обиделся. Он продолжал приходить

в редакцию, и по-прежнему для его заметок на первой полосе оставляли место.

Наборщики встречали его появление восторженным криком, играли на губах туш,

а Лавра угощал жирным супом или открывал специально для Васи "второй фронт"