Союз нерушимый (СИ)

- Ещё кое-что, - Палыч вновь одарил меня уставшим взглядом. - Напоминаю, что в Конторе идут очень жестокие кабинетные войны. Все подозревают всех. Ещё раз меня вызовешь - глаз на жопу натяну.

Через несколько часов отглаженный и начищенный, но слегка потёртый младший лейтенант показывал свой аусвайс мордоворотам в чёрных брюках, кремовых рубашках и белых фуражках.

Военный космопорт Внуково-К встретил высоченным, до небес, забором, запахом горелого ракетного топлива, краски и прелой листвы. Широкая бетонная дорога обрывалась у огромных ворот, которые напоминали такие же на заводе имени Лебедева. Прожектора, собаки, охрана, небольшой "шлюз", в котором досматривали грязные фуры - если бы не логотип Флота (белый первый спутник на фоне красной звезды) да форма офицеров, очень похожая на военно-морскую, то было бы очень легко ошибиться.

- Что за поручение? - спросил красномордый проверяющий с огромными щеками, ниспадавшими на мичманские погоны.

- Важное, - ответил я, допустив в голосе ровно столько сарказма, чтобы это не было обидным, но в то же время заставило от меня отстать и выключить синдром вахтёра.

- Все важные! - заключил красномордый. - Что-то вы первый пехотинец, который с поручением на "Гагарин" летит, - я чувствовал, что неприятен этому огромному жлобу. Клонов никто не любил, их даже за людей не считали, поэтому и портили жизнь как могли.

- Товарищ мичман, вы склоняете меня к разглашению государственной тайны? - спросил я намного громче, чем следовало, и с удовлетворением увидел, что краснота спала с лица моего оппонента, уступив место аристократической бледности: слишком уж много упёрлось в нас заинтересованных взглядов.

- Ну что вы, нет конечно, - мичман косился в разные стороны, поворачивал голову, но все делали вид, будто ничего не услышали. - Виноват, товарищ лейтенант, - лебезит, сволочь, боится, что донос напишу. - Служба такая. Проходите!

Дверь КПП открылась, выпуская меня наружу - в холодное и пасмурное осеннее утро. Вдалеке, где колоссальное бетонное поле, усеянное армейскими грузовиками и оранжевыми тягачами, уходило за горизонт, взмывали в небо, словно гусиные клинья, запущенные могучими Гауссовыми катапультами, десятки маленьких космических трудяг - ПАЗ-ов. Я уже сталкивался с ними и, увидев впервые, подумал, что надо мной издеваются. Корпус и кабина выглядели точь-в точь, как у старого дряхлого "пазика", тысячи которых в моё время колесили по дорогам шестой части суши.

Круглые фары, двери, от которых постоянно дуло, сиденья, обтянутые вечно ободранным дерматином, а на лобовом стекле - неизменная бахрома сверху и картонка с написанным от руки маршрутом: "Внуково-К - БАРК Гагарин". Вместо колёс - маневровые дюзы. И всё это установлено на платформу из грубо сваренной стальной рамы, четырёх твердотопливных ускорителей и нескольких простейших рулей. На крыше блестела чёрная стальная шайба, скрывавшая парашют.

Поначалу я искренне не понимал, как ЭТО могло летать в космос и перевозить пассажиров, но потом оказалось, что и аэродинамика этого агрегата была несколько подправлена, и корпус делался не из фанеры и жести, а из стали и огнеупорной керамики, и стёкла были в четыре слоя. А за дверью - той самой дверью, за которой начинались высокие ступеньки, погубившие не одно поколение бабушек, - располагался небольшой, но всё-таки полноценный шлюз. Смешно, но эти странные летательные аппараты изначально планировались, как временное решение: просто не было своей программы, вроде "шаттла", не было производственных мощностей, не было специалистов, способных в короткий срок наладить производство принципиально новой машины, а грузы и пассажиров на орбиту доставлять было жизненно необходимо. Вот и выкрутились, доработав напильником древнюю технику и адаптировав её под современные нужды. Кто же знал, что модель получится настолько надёжной и удачной, что её будут ставить в один ряд с Т-34 и автоматом Калашникова?

Взвешивание перед полётом, очередная проверка багажа, краткий инструктаж и, наконец, посадка - всё в стальном ангаре, где гулял ветер, завывавший в балках под потолком. Суеты тут было не меньше, чем на давешнем Парижском аэродроме, и люди точно так же работали на износ, в режиме постоянного аврала, и тем самым создавали себе ещё больше трудностей, которые героически преодолевали.