Союз нерушимый…

Имплантаты мне не отключали, так что можно было попробовать выбить дверь и сбежать, но, судя по несмолкающему топоту, с которым солдаты носились мимо моей двери туда-сюда, даже пытаться было бессмысленно. К тому же офицер комендатуры сорвал с меня погоны и отобрал фуражку, поэтому среди единообразных «зелёных человечков» я выделялся бы, как клоун на похоронах.

Бетон стен и пола временами неровно вибрировал: было страшно представить, что творилось снаружи, где бушевал огненный шквал.

Периодически бункер мелко потряхивало, отчего я, ещё не привыкший к фронтовой жизни, вздрагивал и боялся, что дверь моей клетки намертво заклинит и никто не сможет меня отсюда достать. Я не страдал клаустрофобией, но сейчас, находясь на острие противостояния сверхдержав, воспринимал камеру исключительно как просторный гроб.

Я настраивался на долгое ожидание, поэтому был в какой-то мере разочарован, когда дверь открылась и давешний капитан велел мне собираться. «Чёрт, даже не успел как следует вздремнуть».

– Подъём, сволочь, – приказал мне офицер, глядя так, словно я был длинным и кучерявым волосом у него в тарелке. – И радуйся, что рано вызвали, обычно тут месяцами гниют.

Когда меня, закованного в наручники и электроошейник, вывели в широкий коридор, по которому как раз тянулась длинная вереница красных и мокрых бойцов, я почувствовал всей кожей их полные неприязни взгляды. К счастью, капитан не собирался вести арестанта на виду у всего гарнизона подземной крепости, а тут же толкнул в узкий проход, начинавшийся за неприметной дверью с засаленным сенсорным замком.

Поворот, другой, жёлтые лампочки свисают с потолка на проводах, как груши, по обе стороны пышут сырым банным жаром какие-то трубы. У меня появились нехорошие мысли: ударить по трубе, толкнуть провожатого, сжечь его концентрированной струёй пара. Но пока я буду делать это, ошейник превратит мою голову в пепел и уголь, так что лучше сейчас идти, запоминая дорогу.

Допросная оказалась вдвое просторнее карцера, но в целом ничем не отличалась – камера-пенал со столом, ввинченным в пол зелёным стулом и подозрительными пятнами на бетоне. Меня усадили, после чего конвоир расстегнул наручники, ловко провёл цепь за прутьями спинки стула и снова застегнул. Не то чтобы это было каким-то препятствием: я по-прежнему больше боялся ошейника, но всё равно приятного мало – приходилось сидеть, очень неудобно выгибая спину.

Стараясь сохранить спокойный и безразличный вид, я лихорадочно вспоминал всё случившееся за последние двадцать четыре часа, пытаясь понять, где допустил ошибку и как теперь извернуться, чтобы и самому уцелеть и получить зацепку, которая приведёт меня ещё выше. Хотя куда уже, чёрт побери, выше: ехал-то я ни много ни мало, а за целым генералом Советской армии.

Двери лязгнули, по бетону ударили металлические подковки, и на стул передо мной опустился мужчина с тонкими чёрными усиками и холодными злыми глазами. Мне он чем-то напомнил Дудаева. На витых погонах сияли две большие звезды, а алый околыш фуражки украшала «капуста» из шитых листьев. Захаров собственной персоной.

– Мне доложили, что поймали шпиона, – заявил генерал, переходя сразу к делу. – И я пришёл посмотреть своими глазами на живого натовского агента.

Я молчал и пучил глаза.

– Отвечай!

– Виноват, товарищ генерал! Не могу знать, товарищ генерал! – выпалил я две первые пришедшие на ум фразы. Захаров заулыбался.

– «Виноват», тоже мне, – повторил он за мной. – Не может знать… Признавайся, на кого работаешь? – он подался вперёд, положил ладони со скрещёнными пальцами на стол и сверкнул чёрными глазами. – Америка? Британия?

Что-то в поведении генерала было не так. Я вперил в него вопросительный взгляд, генерал ответил своим – решительным. Воздух в комнате на мгновение заискрил, прежде чем Захаров не выдержал и отвёл глаза. Но перед этим мне удалось понять, что именно не так.

Я вздохнул, поджал губы и убрал с лица «режим подчинённого».

– Будьте добры, распорядитесь, чтобы сняли наручники, – я, скривившись, посмотрел на Захарова. – И давайте без этой клоунады.

Генерал ухмыльнулся:

– Не вижу никакой клоунады, товарищ шпион. Вы готовы сотрудничать? Говорите, где танки! – не выдержав, Захаров хохотнул. – Конечно, товарищ… Э-э?

– Майор, – устало улыбнулся я, вспоминая навыки КГБшной мимики.

– …Майор, – кивнул Захаров. – Сейчас распоряжусь.

Пятнадцатью минутами позднее мы стояли на одном из многочисленных технических мостков, проложенных над тёмным автоматическим цехом. Глубоко внизу ворочались и вращались стальные горы, взлетали и опускались исполинские молоты, крутились коленвалы. Визжал разрезаемый металл, трещала сварка, гудели огромные шестерни – словом, тут совершенно точно нельзя было подслушать конфиденциальный разговор. Я и сам слышал собеседника через раз.

– Сначала я не понял, что вы – это вы, – кричал Захаров.

– Я и сам думал, что провалился, пока вас не увидел.