Наиболее распространенная степень ужаса наступает, когда у вас в душе уже не осталось живого места, вы видите, что вокруг только низость, ханжество, жестокость, садизм. Вы все понимаете и ничего не в силах сделать, кроме самоубийства.
Вторая степень ужаса – когда вам ломают кости, раздирают рот, бьют в пах, ломают ребра каблуками и вешают за половые органы или, взяв за ноги, разрывают пополам, как это делали солдаты советские с солдатами власовскими, когда те попадали к ним в плен.
Третья степень – вы продаете единственного друга, любимого человека, родную мать и при этом умоляете, чтобы никто об этом не узнал, за что готовы служить нижайше и тайно продавать всех отныне и навсегда.
Здесь можно остановиться и не продолжать перечислять степени «страха и трепета». Последние десять лет жизни Кузнецов трудился на «Радио Свобода», занимаясь тем, за что клеймил советскую тоталитарную систему – пропагандой. Его смерть в июне 1979-го символически рифмуется с активной фазой кампании по проработке авторов «Метрополя». Для должного отношения западного читателя, издателя, критика нужно войти в их мир не комично через стриптиз-бар, став на короткий период героем желтой прессы, а «бросив вызов системе». Составление альманаха и было таким жестом «отчаянного вольнолюбия».
Довлатов в те дни еще в Австрии, готовится к переезду за океан. Но все же он откликнулся на московские события. Его неформальное мнение выражено в письме от пятого марта 1979 года, адресованном Игорю Ефимову:
О «Метрополе» я слышал. То, что он доброкачественный – не сомневаюсь. Как и одноименная ресторация. Тем не менее, есть в этой затее какая-то неуловимая говнистость. Что-то советское в оттенке жеста.
И чуть ниже:
Да главное и не это. Я «Метрополь» не читал. Уверен, что талантливо. И даже смело. Может быть, даже какой-то новый рубеж смелости. Но при том убежден – это не правда, не вся правда. Это, в лучшем случае, усовершенствованное сальто-мортале недомолвок и аллюзий.
В отношении «талантливости» Довлатов честно заочно ошибался, так как альманаха не читал. Но впоследствии дал оценку прозы одного из авторов «Метрополя». К ней я еще вернусь. По поводу смелости. Это была хорошо рассчитанная, дозированная смелость, благоразумно остановившаяся перед чертой, за которой маячила статья уголовного кодекса. Интуитивно верно и точно Довлатов обозначил это коротко и понятно: «говнистость». Составители обезопасили себя, выставив вперед молодых или неизвестных. Последовавшие выводы и решения ударили по ним. И тут мы видим настоящие драмы. Отсекаются от любой возможности напечататься Петр Кожевников, Юрий Карабчиевский, Юрий Кублановский. В 1980 году умирает Высоцкий. Конечно, его смерть напрямую не связана с «Метрополем», но участие в альманахе не решило главной проблемы популярного артиста – легализоваться в качестве поэта. В 1981 году умирает Вахтин, так и не сумевший почувствовать себя настоящим писателем. Думаю, что последним годам и даже месяцам его жизни добавило горечи понимание того, что он оказался статистом в чужой постановке. Привыкший организовывать, направлять, влиять Вахтин превратился в «и др.» – «безвестную жертву режима», как сказал позже и формально по другому поводу Довлатов. Если поднять до уровня метафоры приведенные слова Ерофеева о том, кто что курил, то можно прийти к следующей формуле: курившие «Мальборо» с ними и остались; те, кто обходился болгарскими сигаретами, лишились и этого продукта братской социалистической страны.