Подражательность интонации и приемов прозы Марамзина хорошо были заметны и тогда. Приведу замечательный отрывок из мемуарного очерка Льва Лосева, который, увы, так и не успел полностью закончить книгу своих воспоминаний:
Влияние, подражание – так мне казалось тогда. Марамзин сначала писал под Голявкина, а теперь пишет под Платонова. Получается хорошо, похоже, но у Платонова все равно лучше. Как-то Марамзин пожаловался: «Я стою в Лавке писателей, разглядываю книги. Подходит Рейн с большим портфелем и, не говоря ни слова, со всей силы ударяет меня этим портфелем по голове. „Женя, – говорю, – за что?” Он говорит: „За то, что плохо пишешь”».
Борис Вахтин в повестях и рассказах предлагаемого сборника демонстрирует выученность уроков «Серапионовых братьев». Его повесть «Летчик Тютчев, испытатель»:
Часть населения нашего дома сидела на лавочке возле котельной и миролюбиво беседовала.
– Если, конечно, так, – сказал бывший рядовой Тимохин, – то значит, в этом смысле все так буквально и будет.
– В этом буквально смысле, я считаю, и будет, – сказал писатель Карнаухов.
Но летчик Тютчев сказал:
– Я не согласен. Если бы так было, то уже было бы, но так как этого ничего нет, то значит, и вероятности в этом уже никакой нет.
Старик-переплетчик прикурил у летчика Тютчева и сказал:
– Вот оно как получается, если вникнуть.
Борис Иванов в литературной энциклопедии «Самиздат Ленинграда. 1950-е – 1980-е» с уважением пишет:
Творчество Вахтина – пример глубокой трансформации литературного языка, вслед за переоценкой ценностей, когда существовавший до этого язык был уже не в состоянии свидетельствовать о действительности, напротив – препятствовал этому.
Все хорошо. Но «если вникнуть», как советовал мудрый старик-переплетчик, то тексты авторов «Горожан» объединяет лишь одно качество – вторичность. И не важно, кто кому подражает или у кого учится. Смешно, что, запустив сборник на второй круг, соавторы пишут к нему звонкое предисловие:
Чтобы пробиться к заросшему сердцу современника, нужна тысяча всяких вещей и свежесть слова. Мы хотим действенности нашего слова, хотим слова живого, творящего мир заново после бога.
Желание достойное, но, как убедительно показали авторы – трудновыполнимое. Путь к «заросшим» сердцам современников оказался тернистым.
Появление «Горожан» в издательстве «Советский писатель» не произвело какого-то яркого впечатления. Напротив, Вера Кетлинская в отрицательной рецензии приходит к небезосновательному выводу о «горожанах»: «К концу сборника нагнетающее, тяжелое и безотрадное настроение… Какими серо-коричневыми очками прикрыли авторы свои молодые глаза!»
Об оттенках при желании можно и поспорить, но в яркости соавторов действительно обвинить трудно. Вторая рецензия – одобрительная, принадлежала ленинградскому прозаику Александру Розену. Интересно, что у предполагаемого издания имелись, кроме всего, рекомендация для издательства и вступительная статья. Автором их был… Давид Яковлевич Дар. Вопрос о семейственности повис в воздухе. Здесь явно не хватало ядовитого пера Всеволода Анисимовича Кочетова. Без скандала и разборок издательство вернуло «горожанам» их щедрый подарок. Соавторы не унывали и снова отправили сборник в то же издательство, украсив тексты отрицательными отзывами и новым предисловием:
С читателем нужно быть безжалостным, ему нельзя давать передышки, нельзя позволить угадывать слова заранее.