Союз и Довлатов (подробно и приблизительно)

Помимо борьбы с наследием прошлых редакторов перед Сахарновым возникла новая проблема, которая поставила под угрозу его собственное редакторское положение. Неожиданно собрался в эмиграцию спокойный и рассудительный Лев Лосев. Это было связано с его желанием изменить «способ существования». Писание стихов «в стол» перестало удовлетворять солидного детского драматурга. О каких-то возможностях «устроиться» в Америке ему писал Бродский, который относился к Лосеву с большой симпатией. Подача документов на выезд главы журнального отдела вызвала бы большой шум. Поэтому было принято решение отпустить Лосева на творческую работу, обрубив тем самым его формальную связь с журналом. Удар от журнала отвели, и в феврале 1976 года Лосев улетел в Америку. Довлатов, как помним, пришел в журнал с подачи Воскобойникова и Лосева. Понятно, что его работа после эмиграции Лосева стала «совсем временной», без всякой надежды на перевод в штатный состав. Поэтому он мог позволить себе некоторые вольности, включая необычные поздравительные телеграммы.

Черный юмор соответствовал настроению и положению Довлатова. В редакции он занимался «черной работой» – отвечал на письма читателей. Служебным положением он воспользовался дважды. В июльском номере за 1976 год опубликован его очерк «Мы с вами говорим на разных языках». В нем он использовал эстонскую заготовку. На прием к врачу приходит Алексей Таммисте – известный баскетболист. Он страдает от приступа радикулита. Врач обещает, что через шестьдесят часов спортсмен будет в порядке. Точность своего предсказания он объясняет немецкой педантичностью. Сцена в мюнхенском отеле. Встречаются два человека. У одного на лацкане жетон «USSR». К нему обращается «приземистый толстяк, увешанный значками»:

– О господи! Маркузе! Ты ли это, старина?! Не узнаешь?

– Здравствуй, Гейнц фон Книбуш. Как ты располнел! Бывшему спортсмену это не к лицу.

– Я вообще изменился, дружище! Стал другим человеком. Ты не веришь?

– Хотелось бы верить, Гейнц.

– Так протяни же мне руку, дружище!

– Я не могу этого сделать, Гейнц. Мне ампутировали ее под Витебском.

– Какое несчастье! Ты сражался на восточном фронте?

– На Белорусском фронте, в частях Советской Армии.

Минутная пауза. Затем Гейнц фон Книбуш еле слышно произносит:

– Ты убивал соотечественников, Маркузе? Ты убивал немцев?

И слышит в ответ:

– Я убивал фашистов!..

Написано так, что еще немного и документальный очерк превратится в образец прозы обэриутов. Нарочитая плакатность, деревянность диалога весьма далека от стилистики Довлатова. С другой стороны, здоровый абсурдизм намекает на авторское начало в тексте. Действие переносится в Берлин в эпоху Веймарской Германии. На стадион спешат юные спортсмены: Маркузе и Гейнц. Маркузе из бедной семьи, и отец одобряет его занятия спортом, так как он «помогает забыть о голоде». Совсем из другого дома отправляется на тренировку Гейнц. Его отец, ротимстр фон Книбуш, надевает бриллиантовые запонки. На столе английский джем, мельхиоровый кофейник. На Гейнце «костюмчик, сшитый лондонским портным». Гейнц отказывается от спарринга с Маркузе, так как от того пахнет луком. Юный боксер осознает несправедливость мира. Дальше участие в коммунистических митингах, схватка с Гейнцем, неспортивно размахивающим железным прутом. Ударом справа Маркузе отправляет его в нокаут. К власти приходят нацисты. Распространение листовок, подполье, арест и снова Гейнц уже в звании обера.

Общение с Гейнцем в современном Мюнхене заканчивается фразой, давшей название очерка. А сам очерк закольцовывается сценой баскетбольного матча. На площадке прыгучий и подвижный Таммисте. Прыжок:

Мяч дразняще замирает и, чуть помедлив, опускается в корзину.

Зал взрывается овациями и приветственными криками. В нем есть особый зритель:

И лишь один, может быть, самый горячий болельщик не аплодирует. Не может. Правая его рука в кармане. Счастливо улыбаясь, он незаметно идет к выходу.

Но ведь эти аплодисменты звучат и в его честь.