— Правила? — он посмеивается. — Не смеши меня. Волей одного человека здесь может измениться все. Если есть правила — значит есть стабильность. А на Играх ее нет. Все меняется буквально в считанные минуты, стоит только захотеть.
— Но одно незыблемо: в Играх есть один победитель.
— И это говоришь ты…
Я, стараясь не задеть спящих, преодолеваю короткое расстояние до Анхеля. Сажусь рядом с ним почти вплотную.
— Не смей, понял, не смей даже касаться этой темы, — злобно шепчу я, сжимая кулаки.
— Тебе обидно, я понимаю. Но ведь я об этом и говорю: нет никаких правил на Играх. И я говорю не о том, что распорядители сами могу менять все на ходу, я о нас. Об участниках, которые смеют пойти против правил.
Я некоторое время перевариваю его слова, а Анхель продолжает:
— В конце обязательно должен остаться один, тогда зачем нужны союзы? Зачем мы объединяемся? Только ли ради того, чтобы потянуть время?
Отчасти, но и еще и потому, что мы не хотим оставаться одни. Я не спорю, что союз — это ненадолго и я за то, чтобы он распался раньше, потому что это само страшное, когда ты прошел огонь и воду с тем, кого тебе надлежит убить. Я видел такой случай: Эбигейл Джексон — наша победительница. Я помню ее глаза, когда она осознала, что остались только она и ее напарник. Это был шок и страх. Страх в глазах профи! Не боязнь смерти, но боязнь его смерти. Какого ей был убить того, с кем она была до самого конца.
Я помню Джексон. Она и ее напарник стали символом настоящей командной работы. Они оба были очень сильными и на играх ходили с двумя огромными ростовыми щитами. Оружие тоже было, но почти на всем протяжени Игр они его
— На Церемонии награждения она выглядела вполне счастливой, — неуверенно произношу я.
— Конечно. Ведь таковы правила: радуйся победе, даже если тебя тошнит от себя, — Анхель нервно проводит рукой по волосам. — Ты можешь со мной не соглашаться, но ответь: неужели ты бы ни чувствовала то же самое, если бы в финале оказалась с Катоном?
Я закусываю губу. Конечно бы чувствовала. И также бы улыбалась на камеры, если бы смогла победить. Я вспоминаю рассказ Катона. Они отвели меня подальше и сказали, чтобы я вообще не говорил с тобой. Таковы правила…
— Тебя за это посадили, да? За подобные высказывания.
Парень усмехается.
— Нет.
— Тогда за что? Я не поверю, что за дурацкие песни тебя наградили тюремным заключением.
— Отчасти и за песни. Но это был предлог. На самом деле я просто увидел, что скрывается за благодарностью Капитолия нашему дистрикту. Чтобы попасть в Академию нужно пройти множество экзаменов. Тех, кто их не проходит отчисляют. И куда они уходят?
— В шахты, на стройки. Занимаются тем же, чем и остальные.
— Нет. Их отправляют в гору Авентин. В самые недра. Не за тем, чтобы работать, а чтобы становились миротворцами. Им промывают мозги, колют разные психотропные препараты, делают все, чтобы они забыли, что значит быть людьми. Им стирают все воспоминания о семье, о близких, о прошлом. Я нашел туда вход случайно… И видел их методы собственными глазами. Уйти мне не удалось.
Анхель замолкает и начинает слабо бить кулаком в пол, также как прошлой ночью. Я не знаю, что сказать. Да, по решению Капитолия после восстания Дистрикта-13 миротворческие базы перебрались в Дистрикт-2. Но это просто спецшколы, так же как наша Академия. Те, кто доучился в ней поступают на службу, а другие… Тут я вспоминаю Дею. Где же она сейчас? Неужели там? Мысль о том, что она стала бесчувственной машиной меня пугает. Она всегда была такой жизнерадостной, даже не смотря на суровую жизнь в приюте. Неужели они отняли это у нее?
— Ты понимаешь, что после этих слов распорядители не дадут тебе победить? — хриплым голосом спрашиваю я.
— Я и не хочу побеждать.
— Зачем же ты тогда вызвался добровольцем? Зачем тебе это все?
— Затем, чтобы помочь победить кому-нибудь другому, — не задумавшись отвечает Анхель. — И чтобы почувствовать себя свободным. Арена —
лишь площадка, но на ней я волен делать, что хочу. Я не выиграю, я это точно знаю. Но я хотя бы смогу вкусить свободы.
— Кому ты собрался помогать?
Парень вздыхает и закрывает глаза.
— Знаешь, ведь многие участники стали трибутами, только ради того, чтобы вырваться на свободу. И это их единственная мотивация. На свободе их никто не ждет: нет ни родных, ни близких, никого. А вот у тебя случай иной.
— Я сирота, как ты знаешь, — говорю я.
— Перестань, мы с тобой прекрасно знаем, кто тебя ждет на воле и ради кого ты вообще пошла на все это. Кроме того, уверен, тебе очень хочется отомстить Капитолию, ведь так?
Передо мной встает светлое, улыбающееся лицо Катона. Если я выиграю, то мои мечты о нашем совместном будущем, которые я пыталась гнать от себя, могу стать реальностью. Я встряхиваю головой, отгоняя наваждение.
— Ты не ответил на мой вопрос. Кому ты собрался помогать? Деду? Гейлу?
Анхель улыбается, поудобней устраивается у стены.
— Необязательно. Спокойной ночи, — его тон дает понять, что разговор окончен.