Сочини мою жизнь

«Да ты, гаденыш, не совсем глуп, как я погляжу», – отметил Игорь Лукич. И почему-то его это разозлило. «Торговаться вздумал? И с кем? Хрен ты от меня деньги получишь. Много вас таких! Что Палыч, что ты – всем деньги подавай». Однако доброжелательно сказал:

– Конечно, это можно обсуждать. Можно и нужно.

– Я надеюсь на вас, так сказать. Образ делового человека необходим нашему обществу. Вы же сами наверняка сталкиваетесь с недостатком уважения к своему предпринимательскому труду, с неприятием богатства в нашей стране. С этим надо что-то делать!

– Да, согласен, – и Лукич выразительно посмотрел на часы.

Он выиграл, получил желаемый итог встречи с артистом и, стало быть, потерял всякий интерес к теме искусства.

Савраскин очнулся и заметил, что театральный буфет заполняется пришедшими на вечерний спектакль. Стайка девиц набиралась смелости подойти к нему за автографом. Он ободрительно улыбнулся им, и они слетелись на его призыв, обступив их столик плотным кольцом восторженных тел. Савраскин горделиво посмотрел на сыродела, будто одержал победу в их незримом турнире. Кино возбуждало девушек больше, чем сыр. Нет, все-таки правильную профессию он себе выбрал! Как удачно сложились обстоятельства, и судьба подогнала ему тупого сыродела, который готов похлопотать за него, прикрыть его бегство из депутатской мышеловки. Особой благодарности Савраскин не испытывал. Он вообще не злоупотреблял этим чувством. Если разобраться, то еще не ясно, кто кому должен быть благодарен. Ради чего живет этот сыродел? Ради вони сырного цеха? Как это мелко и нелепо! Единственное, что оправдывает такую жизнь, придает ей хоть какую-то ценность, так это спасение для большого искусства артиста Савраскина, целого и неделимого. Потому что нет такой силы, которая порвала бы его пополам между искусством и политикой.

Тем временем Игорь Лукич прошмыгнул сквозь толпу поклонниц, помахав Савраскину рукой на прощание. Он надеялся его больше никогда не увидеть. Разве что в кино. Эта надежда озарила его лицо такой широкой улыбкой, что на щеках образовались продольные складки, как у шарпея. Но Савраскин не разбирался в собаках, он был человеком искусства.

Глава 14. Таможенный вальс

Утомленная Ариной, Татьяна решила переключиться на производственную тему, что было вполне разумно, ведь история Лукича – это прежде всего история сыродела, а уж потом собрание любовной лирики. Но главное все же было не это. Судьба Арины, о которой наверняка слагают легенды молодые девушки из Анжеро-Судженска, внесла сумятицу в чувства Татьяны. То ли сострадание к Арине тревожило ее, то ли бродили дрожжи сомнений в незапятнанной чести Лукича, но только думать в этом направлении не хотелось. И еще не хотелось больше целовать его грудь с ожогами от паяльника. Фантазия моментально пририсовывала к обожженной груди громоздящуюся на ней Арину, которая елозит туда-сюда с добросовестностью утюга. Картинка была такой натуралистичной, что Таня насухо и брезгливо вытерла свои губы.

Кстати, про губы. Их пора было красить по новой. Следующий раунд производственной темы предвещал встречу с неким Максом. По крайней мере, именно так он был обозначен на «дорожной карте» в разделе «бывшие партнеры». Хотя по паспорту наверняка его звали Максим. Впрочем, на накрашенные губы благодарно отзываются и Максы, и Максимы.

Как следовало из «дорожной карты», Макс появился в жизни Лукича вскоре после расставания с Сергеем Викторовичем, этим трубадуром складов и искателем «своей темы в бизнесе». И Таня не могла осуждать Лукича за такую партнерскую ветреность. Выносить многословие и пафосность Сергея Викторовича даже ей было тяжело, что уж говорить об Игоре Лукиче с его буйным темпераментом и неуемной энергией. Можно только представить себе, как раздражался Лукич. Но терпел, сдерживался, матерился исключительно внутрь… И все потому, что у Сергея Викторовича при всех его недостатках было одно очень важное достоинство – его папа работал в милиции на высокой должности. Этот огромный и жирный плюс перевешивал все минусы. Продавать за бугор сепараторы из стали стратегического назначения без милицейского прикрытия было почти невозможно. Когда наветы недоброжелателей вынудили папу-милиционера покинуть органы, Лукич тут же оставил Сергея Викторовича наедине с его рыночным романтизмом. Каждый пошел своим путем. В результате один стал сырным королем, а другой – властителем склада с гниющей капустой в бывшем бомбоубежище.

Но до сыра было еще далеко. Таня еще раз сверила даты на весьма потрепанном листке бумаги. Рукой Игоря Лукича были отмечены вешки на «дорожной карте» его жизни. Если Лукичу не изменяла память, то его сотрудничество с Максом приходилось на слом эпох, когда от «лихих» девяностых страна с чувством глубокого облегчения переходила к «стабильным» двухтысячным.