Сочинения в 3-х тт. Том 2

— Лезьте под одеяло! — приказал я. — Хотите схватить воспаление легких?

Она не пошевелилась. Я подошел к кровати, поднял одной рукой край одеяла, а другой стал укладывать ее, приговаривая:

— Ну-ка, укройтесь.

Она издала горлом какой-то странный звук, опустила голову и острыми зубами впилась мне в руку. Было больно. Я накрыл ее одеялом и вернулся в свою комнату. Пока я выталкивал тлеющий матрас в окно, начали собираться люди.

— Вызовите врача, — велел я первому из них, — и не входите сюда!

Едва я избавился от матраса, как сквозь толпу, уже заполнившую коридор, протолкался Мики Лайнен. Мики мигая посмотрел на останки Фицстивена, на меня и спросил:

— Что за чертовщина?

Углы его вялых, толстых губ опустились, изобразив нечто вроде перевернутой улыбки.

Я лизнул обожженные пальцы и сварливо сказал:

— Сам не видишь, что за чертовщина?

— Вижу. Опять неприятности. — Улыбка на красном его лице приняла нормальное положение. — Как же: где ты, там и они.

Вошел Бен Ролли.

— Тц, тц, тц, — произнес он, озирая комнату. — Как по-вашему, что тут произошло?

— Апельсин, — сказал я.

— Тц, тц, тц.

Вошел доктор Джордж и стал на колени перед телом Фицстивена. Джордж наблюдал за Габриэлой со вчерашнего дня, когда мы привезли ее из пещеры. Это был коротенький, средних лет мужчина, весь, кроме губ, щек, подбородка и переносицы, заросший черными волосами. Волосатыми руками он ощупывал Фицстивена.

— Что делал Финк? — спросил я у Микн.

— Ничего интересного. Я пристроился за ним вчера днем, как только его выпустили на солнышко. Из тюрьмы пошел в отель на Герни-стрит и снял номер. Весь конец дня просидел в публичной библиотеке, читал в подшивках про неприятности нашей девицы — со вчерашнего дня и дальше, дальше назад. Потом поел, вернулся в отель. Мог улизнуть от меня через черный ход. Если не улизнул, то ночевал в номере. Свет у него погас, и я ушел в двенадцать ночи, чтобы к шести быть обратно. Он появился в восьмом часу, позавтракал, на поезде приехал в Постон, там пересел на местный автобус — и в отель, спросил тебя. Вот и все дела.

— Будь я проклят! — раздался голос врача. — Он не умер.

Я ему не поверил. У Фицстивена оторвало правую руку и почти всю правую ногу. Тело было исковеркано так, что даже не поймешь, много ли от него осталось; но от лица осталась только половина. Я сказал:

— Там в коридоре еще один, с разбитой головой.

— А, там ничего страшного, — пробормотал врач, не поднимая головы. — Но этот… нет, будь я проклят! — Он вскочил на ноги и стал отдавать распоряжения. Он был взволнован.

Из коридора вошли двое. К ним присоединилась сиделка Габриэлы миссис Херман и еще один человек, с одеялом. Они унесли Фицстивена.

— Который в коридоре — это Финк? — спросил Ролли.

— Да. — Я повторил ему то, что сказал мне Финк. — Он не успел закончить, помешал взрыв.

— А может быть, бомба была для него, именно чтобы он не успел кончить?

Мики сказал:

— Из Сан-Франциско за ним никто не ехал, кроме меня.

— Может быть, — сказал я. — Мик, пойди посмотри, что там с ним делают.

Мики вышел.

— Это окно было закрыто, — объяснил я Ролли. — Такого звука, как если бы что-то бросили в стекло, перед взрывом не было; и осколков стекла в комнате нет. Кроме того, на окне была сетка, — значит, можно утверждать, что бомба попала сюда не через окно.

Ролли вяло кивнул, глядя на дверь в комнату Габриэлы. Я продолжал:

— Мы с Финком разговаривали в коридоре. Я побежал сюда и сразу — в ее комнату. Если бы кто-то выскочил после взрыва из ее комнаты, я непременно бы увидел или услышал. Я видел ее дверь почти все время — сперва снаружи, из коридора, потом изнутри; перерыв был такой, что вы бы чихнуть не успели. Сетка на ее окне цела.

— Миссис Херман с ней не было? — спросил Ролли.

— Не было, хотя полагалось быть. Это мы выясним. Предполагать, что бомбу бросила миссис Коллинсон, бессмысленно. Со вчерашнего дня, с тех пор как мы привезли ее с Тупого мыса, она лежит в постели. Устроить так, чтобы бомбу оставили заранее, она тоже не могла: она не знала, что займет эту комнату. Кроме вас, Фини, Вернона, доктора, сиделки и меня, никто туда не заходил.

— Да разве я говорю, что это ее рук дело? — вяло возразил помощник шерифа. — А что она говорит?

— Пока ничего. Сейчас попробуем, но вряд ли мы много от нее услышим.

Мы и не услышали. Габриэла лежала на кровати, подтянув одеяло к самому подбородку, словно готова была нырнуть под него при малейшей опасности, и в ответ на все наши вопросы впопад и невпопад мотала головой.

Пришла сиделка, грудастая, рыжая женщина на пятом десятке; ее некрасивое, веснушчатое лицо и голубые глаза производили впечатление честности. Она поклялась на принадлежащей отелю Библии, что покинула больную не больше чем на пять минут — только спустилась за конвертами и бумагой, чтобы написать письмо племяннику в Вальехо; больная в это время спала, а так она от нее ни разу за весь день не отходила. В коридоре ей никто не встретился, сказала она.

— Дверь вы оставили незапертой? — спросил я.

— Да, чтобы не будить ее, когда вернусь.

— Где бумага и конверты, которые вы купили?