Сочинения в 2 т. Том 2

Рядом кто-то негромко засмеялся. Головнин обернулся. Петр Рикорд стоял у фальшборта, читая какую-то бумагу.

— Послушайте, Василий Михайлович, они, как видно, твердо решили голодом нас уморить. Купцам приказано не принимать наши векселя. Прокурор сообщает, что нам запрещено продать что-нибудь со шлюпа, так как агенты по призовым делам считают шлюп и весь наш груз своей собственностью. Однако во всей этой издевательской истории есть и положительная сторона!

— Мне нравится, Петр, что ты находишь отрадное и в печальном. Теперь моя расписка будет держать нас в этой треклятой бухте вернее якорей.

Рикорд тряхнул головой, аккуратно свернул бумагу, сунул ее в карман:

— Ваша расписка не имеет никакого значения. Письмо прокурора — доказательство, что мы обречены на голод. Можете ли вы, командир, допустить, чтобы вашу команду противник заморил голодом? Вице-адмирал не признает действительным пропуск английского правительства? Отлично! Мы не признаем вице-адмирала. Не мы — он первый нарушил закон чести, поставив нас в такое положение, из которого имеется только один выход…

— Но, возможно, он хочет, чтобы мы бежали? Он хочет задержать нас при попытке к бегству. О, это дало бы ему неограниченные права решать нашу судьбу.

— В том случае, если ему удастся нас задержать.

Головнин оглянулся на бухту. На расстоянии двухсот метров от шлюпа стоял адмиральский корабль «Резонабль». Выход из бухты был занят транспортными и купеческими судами. Прорваться через этот сосредоточенный фронт кораблей, да еще в ночное время, казалось делом невозможным.

— Объявите мой приказ по шлюпу, — сказал он Рикорду. — С этого дня все офицеры, и я в том числе, получаем питание одинаковое с матросами. В сутки на человека не больше фунта сухарей. Покупать что-либо на берегу категорически запрещаю.

Рикорд понял:

— Значит, будем готовиться в дорогу?

Головнин по-прежнему смотрел на бухту, мысленно намечая возможный кратчайший путь.

— Начинать следовало бы с заготовки провизии. Наши запасы ничтожны. Но англичане поймут, что мы готовимся. Они следят за каждым нашим шагом. Поэтому пусть лучше думают, что смогут удержать нас угрозой голода в пути… Матросы и офицеры шлюпа — одна семья, поэтому в нашем тяжелом положении ни для кого не должно быть преимуществ. Мы разделяем по-братски мечту и надежду. По-братски разделим и последний сухарь…

— Меня могут спросить наши офицеры о причинах, вызвавших этот приказ, — заметил Рикорд.

— Скажите: причины известны командиру.

— А наши хронометры? Они в нанятом доме, на берегу. Их нужно доставить на корабль. Там у нас имеются и английские хронометры. Три из них — с адмиральского корабля. Возвратить эти инструменты непроверенными — значит вызвать подозрение. Быть может, ночью перенести наши хронометры на шлюп? Но… это заставит англичан насторожиться.

— Я думал об этом, Петр… На берегу у нас три хронометра. Два из них, лучшие, мы незаметно перенесем на шлюп, а третий оставим. Хозяину дома я передам письмо, чтобы он продал этот хронометр с аукциона и получил деньги, положенные ему за помещение и за хлеб. Мы не можем уходить, не расплатившись. В случае, если нас задержат, будет очень неудобно встретиться с этим человеком: мы не обманщики — мы честные люди… Однако остается еще долг торговцу мясом де Виту. Этому я оставлю вексель на английский «Коммерческий дом Гарри и Джонса».

— Но как передать письма? Кому их доверить? Их могут прочесть до нашего бегства!

— Я доверю эти письма только замку, — сказал Головнин. — Стальному замку и ключу, который у меня в кармане. Я положу их в ящик адмиральского хронометра. Здесь, правда, возникает одно опасение: что, если вице-адмирал Барти утаит содержание писем от своего правительства? Ведь я решил оставить письмо и ему. Никто другой — именно он привел нас к решимости бежать. Для Барти, конечно, было бы проще всего — уничтожить мои объяснения: в них нет ни извинений, ни оправданий. Я имею все основания обвинять вице-адмирала в жестокости, и я обвиняю. Скрыть мои обвинения ему не удастся. Копии с письма, которое адресовано ему, я направлю своим знакомым в Капштадте: англичанам и голландцам. Даже и об этом я сообщу Барти. — Головнин усмехнулся: — Пожалуй, в ярости он изломает свой хронометр!

Ясные глаза Рикорда блеснули.

— И пусть!

— Таковы планы, Петр… Теперь они известны двум — тебе и мне.

— По-гречески Петр означает камень, — сказал Рикорд. — Камень умеет молчать.

Он быстро обернулся, расслышав легкие шаги: кто-то осторожно крался за покрытой брезентом шлюпкой. Стараясь остаться незамеченным, присев на корточки, мичман Мур воровато выглянул из-за носа шлюпки, выглянул и скрылся.

— Что это вы играете в жмурки, мичман? — насмешливо спросил Головнин.

Мур медленно выпрямился, заметно смущенный:

— Я не решался мешать вашему секретному разговору.

Рикорд стремительно двинулся к мичману.

— Откуда вы знаете, что этот разговор секретный?

Мур не вышел из-за шлюпки.