Сочинения в 2 т. Том 2

С небольшого баркаса, что стоял на якоре в тридцати метрах от «Дианы», усиленный рупором голос прокричал то ли в изумлении, то ли в испуге:

— Они уходят! Эй, на «Резонабле»… Пленные пытаются бежать!

Головнин оглянулся на вице-адмиральское судно. Сквозь клочья тумана он отчетливо видел, как там, на корме, на шкафуте, на баке замелькали трепетные огни. Он понял; по сигналу тревоги английские матросы бросились к пушкам. С этой секунды он словно позабыл и о «Резонабле», и о береговых батареях… Пусть будет что будет! Стараясь скрыть волнение, штурвальный матрос негромко повторял слова команды… Порывистый ветер, казалось, стремился сорвать штормовые стаксели. «Диана» шла все быстрее, и смутные силуэты английских военных и купеческих кораблей возникали и таяли то с правого, то с левого борта…

Этот, самый опасный участок пути, где столкновение с каким-нибудь кораблем казалось неизбежным, Головнин неспроста изучал в течение многих дней. Сколько раз выходил он на шлюпке на дальний рейд и к мысу, за которым так явственно, звучно, могуче дышал великий, величайший океан… Выйти из бухты или провести в нее судно Головнин смог бы теперь в любую погоду, в самую темную ночь. Но корабли, приходившие в бухту, обычно сменяли места стоянок в зависимости от выгрузки, от погрузки, от распоряжений мастера-атенданта — знатока гавани и рейда, грунта, течений и ветров. Перед вечером, пристально осматривая знакомые очертания Саймонс-Бея в подзорную трубу, Головнин старался запомнить местоположение судов. Если бы сейчас ему пришлось нанести на карту бухты тридцать или сорок точек, где брошены якоря, он сделал бы это в течение минуты и без ошибки. Однако некоторые суда могли переместиться. В сумятице шквала, тумана и дождя, в ночной темноте, что в этих краях надвигается удивительно быстро, дозорным на полубаке и на марсе не увидеть стоящий на пути корабль.

Да, на какое-то время он позабыл и о «Резонабле», и о береговых батареях, Наверно, вице-адмиральский фрегат уже пустился в погоню? Почему молчат батареи? Но вот прямо по курсу, прямо перед бушпритом «Дианы» вырисовывается черная тень… Корабль! Остались минуты, и шлюп протаранит неизвестное судно. Головнин хватается за спицы штурвала.

— Лево на борт!..

У самого борта «Дианы» проносится черный силуэт… И снова звенящим шквалом наваливается ветер; кружится крутень распыленного дождя, белыми вспышками просвечивают сквозь мглу взлетающие выше борта гребни волн.

Какое это счастье — после бесконечного, мучительного плена опять услышать гул океана!

За все время своей службы на флоте Головнин не помнил другого примера, чтобы так молниеносно выполнялись его распоряжения: это была трудная, опасная работа — на мокрых и скользких реях, в непроглядной тьме ночи, под ветром, похожим на яростный водоворот. Слово команды — и уже закреплен фок; и поставлены грот-марсели; и выстрелены брам-стеньги; и подняты брам-реи, и поставлены брамсели… Только бы прекратился шквал и подул ровный ветер — шлюп уже был изготовлен встать под все паруса.

На какие-то секунды в просвете меж рваных туч открылись угрюмые высоты берега. Это был знакомый мыс Хингклип… Значит, грозная скала Уитл осталась далеко за кормой. За мысом волны уже не сталкивались, не кипели, — высокими покатыми грядами уносились они в ночь, в могучий простор океана.

До самого рассвета ни один человек на шлюпе не сомкнул глаз, никто не пожаловался на боль от ранений и ушибов.

В первых неровных проблесках рассвета Головнин увидел свою команду, заполнившую переднюю палубу корабля… Мокрые, в рваной одежде, в ссадинах и смоле, люди стояли неподвижно, словно окаменев, напряженно вглядываясь в безбрежную даль, и суровая радость освещала их лица.

Утро было ясное и синее, с безоблачным небом, с прозрачной, сияющей бирюзой волны. Стремительно проносясь вдоль борта, играла, и шипела, и радужно отсвечивала пена. Незримая тяжесть порывисто наполняла паруса. И был он острым и сладким, ветер свободы, которым так жадно дышали моряки.

…В кают-компании «Дианы» вот уже третий день было и весело, и шумно. Со всех кораблей — военных, купеческих, промысловых, что стояли в Петропавловской гавани на Камчатке, — к шлюпу спешили гости. Были среди них флотские офицеры, шкиперы промысловых судов, вечно странствующие, видавшие виды купцы, были и простые матросы… Не только все начальство этого дальнего бревенчатого городка, вставшего форпостом России на берегу Тихого океана, явилось на «Диану» с торжественным визитом. Шли сюда грузчики гавани, рыбаки, охотники, оленеводы — все, до кого дошла весть о возвращении корабля, который уже давно считался погибшим… И некоторым важным персонам не особенно нравилось, конечно, что здесь, на шлюпе, вахтенные с одинаковым радушием встречали и крупных чиновников, и простых людей, однако об этом распорядился командир, и никто из гостей не посмел бы ему указывать. Все же старый важный чиновник, щеголявший французским прононсом, не сдержался, заметил:

— На палубе шлюпа, Василий Михайлович, я видел простых мужиков… Они братаются с вашими матросами!