Сочинения в 2 т. Том 2

Позже Игнат не раз вспоминал эти ее слова. Знали бы товарищи — было тут чему посмеяться. Он никому не рассказывал ни об этой встрече, ни о том, что случилось через несколько дней. Даже смешное, неловкое стало близким и по-своему дорогим. Нина присела рядом с ним на диван и, подняв по-мальчишески кулак, сказала:

— А здорово вы тогда этого «романтика» обрезали! Как говорит он, будто эстрадник: «Север… белые ночи… снежная даль…» В общем, мог бы работать актером на третьих ролях. Чем же все это кончилось? Я ушла. Я побоялась капитана.

— А тем и кончилось, что капитан выгнал меня из рубки. Васильков прав. Я виноват.

— Разве? — спросила она почему-то очень тихо. Игнату показалось — глаза ее стали строже.

— Вы давно знакомы с Васильковым? Или в пути познакомились?

— Два года. Отпуск он проводит здесь, в Туапсе. Но как же случилось, что капитан не разобрался?

Игнат усмехнулся и сказал в сердцах:

— Вы видели его, капитана? Это же боцманюга со скотовоза. Половина бога… Страшный человек. Дело он знает, ничего не скажу, а так не душа — железо…

Лицо ее дрогнуло и покривилось.

— Ну? — проговорила она изумленно. — Нет-нет… Так думают о нем матросы?

— Так думаю я.

Она отодвинулась, быстро оглянула Игната и тихо засмеялась.

— И неправда! Совсем он не такой!

Шаповалов насторожился. Что за день! Одна неожиданность следовала за другой. Оказывается, Нина знала капитана.

— Вы разве с ним знакомы? Виделись?.. Разговаривали?..

Руки ее упали бессильно.

— Конечно… сколько раз! Это мой отец, капитан Волков. Я была с ним в рейсе Одесса — Батуми.

Игнат ощутил струйки пота, текущие по носу его, по щекам. Вот куда он попал: в семью своего капитана! Ей, Нине, только и оставалось: указать на дверь. Он потянулся за фуражкой. Проклятая камбала — как подвела!.. И все-таки жалко уходить: сам осмеял себя и ушел. Глупо. Но дело непоправимое. Хозяйка тоже, наверное, слышала: «Боцманюга со скотовоза»… Вот, она уже направляется к нему. Чего доброго, влепит затрещину. Игнат вытирает рукавом лицо и слышит голос хозяйки:

— Как ваше имя? Игнат? Ну, будем же знакомы… А отчество? Отлично. Прошу вас, Игнат Семенович, пить чай. Для вас и наливка найдется, муж сам ее приготовлял. «Шкиперская» называется.

В смущении, какого еще не приходилось ему переживать, Игнат решил идти напропалую. Он осматривал стол: маленькие рюмочки, диковинный ножик, выгнутый и хвостатый, ложка с дырочками, — не разобраться, что к чему. Нина придвинула ему стакан и до края налила розовой вязкой наливки. Не ожидая, пока нальет она и хозяйке, Игнат осушил весь стакан двумя глотками, задохнулся, ожёгся и почти упал на стул. Что говорил он им в течение долгого часа, все время чувствуя на себе проницательный взгляд хозяйки? Наверное, он плел несусветную чепуху. Помнится, Нина спросила:

— И вам понравился Стамбул?

— Нет, — сказал Игнат. — Грязно, пестро, воняет…

Женщины засмеялись.

— Но бухта Золотой Рог, говорят…

— Красивая. Нет спору. Однако от турков это не зависит.

— А вот Аравия… Васильков рассказывал: таинственная страна… Бедуины в чалмах, с копьями, как сто лет назад… Шейхи, эмиры, сеиды…

Игнату показалось, что она испытывает его в чем-то. Втайне он позавидовал Василькову: ловок же на язык!

— Не понимаю, где он все это видел? Я видел нищих, черных людей, грузчиков, голых и очень голодных. Они утащили у нашего повара банку со смальцем и ели без хлеба, отталкивая друг друга, даже поссорились из-за этой банки… Врет ваш Васильков.

— Я знаю, что врет, — сказала Нина. — А слушать его интересно, хотя и смешно. Вы не такой, Игнат, совсем не такой.

Шаповалов взглянул ей в глаза — она не сказала: хорошо это или плохо?

Он виделся с нею еще три раза: случайно встретился на берегу, а потом, возвратясь из рейса, принес ей шаль. В военкомате предупредили, что крейсер будет завтра, постригли, послали в баню и приказали ждать в порту. Он отпросился на час и пришел в тополевый переулок проститься.

Спокойной и доброй лаской повеяло на него от сада. Знакомое крылечко как будто звало к себе. Ветка яблони, уже отяжеленная плодами, качалась на подпорках из стеблей подсолнуха. Ему открыли сразу же, как в то, первое, утро, когда он явился с камбалой, трепыхавшейся на спине, и он уже протянул руку, но… на пороге стоял капитан.

Волков поморщился.

— Чем могу служить?

— Я хотел… Я, понимаете, ухожу в плавание. Надолго. На крейсере я теперь служу.

Капитан присмотрелся внимательней: не пьян ли? Он колебался, уже собираясь захлопнуть дверь.

— Ну, и что же?

— Проститься хотел… Нина дома?

— Нина? Зачем это вам Нина?..

— А просто, чтобы попрощаться, — ответил Игнат и улыбнулся.