— Здравствуйте, строгий дяденька… Добрый вечер!
Игнат улыбнулся ей с открытой радостью: наконец-то она здесь! Хорошо, если бы она поняла, что он ее ждал. И ему показалось: она поняла. Он запомнил взгляд Василькова: быстрый, настороженно удивленный, оценивающий и выражение досады на его лице, сменившееся насмешливой улыбкой.
— Я утром еще хотела вас проведать, но не решилась.
— Почему же?
— Строгий вы. Сердитый… Да это и правильно. Это — вахта.
— Я не отвлекаюсь. Я слушаю вас. Вы… приходите.
— Матрос Шаповалов, где вахтенный штурман? — Васильков спрашивал резко и сухо. Игнат ответил таким же тоном:
— Вахтенного штурмана вызвал капитан. Две минуты назад…
На лице Василькова уже отчетливее повторилось то, первое, выражение удивления.
— Он доверяет вам слишком много. Я сказал бы…
— Вы можете доложить об этом капитану.
Штурман вошел в рубку и взглянул на картушку компаса.
— Пока я буду докладывать, вы врежетесь в берег…
Отклонение от курса было совсем незначительное. Если бы сам Васильков не отвлек Игната — и этого отклонения не было бы. Но штурман, наверное, услышал голос капитана. Он сразу на что-то решился и положил руку на штурвал.
— Предлагаю передать мне штурвал…
— Только вахтенному штурману, — сказал Игнат. — Уберите руку… Градусы отклонения стремительно набегали. За кормой теплохода уже искривился вспененный след. Он все более закруглялся.
— Немедленно передайте мне штурвал…
Игнат уже не сдерживал ярости.
— Уходите из рубки… болтун… хвастунишка!.. Уходите, говорю… В эту минуту в рубку вошел капитан. Он споткнулся, откинулся назад, стремительно бросился к штурвалу и оттолкнул Игната.
— Как вы смеете?! — Он задохнулся. — Десять градусов… К чертовой матери отсюда. Немедленно. Приказываю покинуть рубку!
Игнат медленно вышел на палубу. Вслед ему неслись такие отборные слова, что внизу в изумлении остановились только что сменившиеся с вахты мотористы. Капитан сорвал свою фуражку и неистово топтал ее ногами.
К штурвалу, до прихода сменного матроса, стал Васильков.
Видела ли она всю эту сцену? Наверное, нет. Игнат не заметил ее на палубе.
Случай нелепый и небывалый. Но попробуй-ка оправдаться! Уже через десять минут вся команда теплохода знала, что Шаповалов то ли напился перед вахтой, то ли сошел с ума.
Капитан не пожелал с ним говорить. Председатель судового комитета моторист Скоринько хмурил лохматые брови и угрюмо качал головой. Игнат рассказал ему все, как было. Одного он не сделал. Он не сказал о девушке. Да и зачем же говорить о ней? Она не имела ни малейшего отношения к этому инциденту. Он даже не был с ней знаком, и действовал он правильно, не уступая штурвала. Но ведь отклонение от курса, пусть незначительное, было. Он сам это признавал. Он говорит — три градуса, а Васильков утверждает — двенадцать. Какой же смысл штурману врать? Между ними до сих пор не замечалось неприязни. Значит, ошибся матрос. Это случается — задумался, засмотрелся… Правда, не такой уж отличный моряк Васильков. Но штурман, конечно, лучше матроса дело знает.
— Спишет тебя капитан, — сказал Скоринько. — Человек он строгий. Служака. Вряд ли простит. А жаль… Парень ты славный, деловой… — И он в десятый раз спрашивал: — Как же все это могло случиться?
В заключение Скоринько сказал, что будет просить капитана ограничиться выговором, взысканием, но не списывать Игната с корабля. Шаповалов понимал его затруднение: хозяином теплохода всегда остается капитан.
Может, значительно проще было бы поговорить с самим Васильковым? Этого Игнат не хотел. Он не мог доказать, но отныне ни в чем не верил «пижону», и не только не верил — презирал его за подлость и ложь. Неужели он должен унижаться перед лгуном? Нет, он стерпит обиду, лучше на берег уйти, чем добиваться такого разговора.
Капитан не привел в исполнение своей угрозы. Возможно, просто не успел. В Туапсе трем матросам из команды теплохода, в том числе Шаповалову, вручили повестки военкома. Они собрали вещи и сошли на берег. Через три дня крейсер ожидали в порту. Это было время, когда на карте Европы ширилось, зловеще растекалось коричневое пятно, когда дымились пожарами Балканы, а здесь, над Черноморьем, первые апрельские зарницы были словно отблесками грозы.
В те дни моряка торгового флота могли призвать на военную службу в любом порту, не только в порту приписки. Шаповалову не понадобилось предварительного пребывания во флотском экипаже, на берегу, для приобретения специальности: он плавал не один год, имея аттестат матроса первого класса и рекомендации отличного рулевого. Само время диктовало эту необходимость: иногда в течение дня или часа торговые моряки становились военными моряками. Позже случалось, что мирные грузовые корабли, такие, как «Курск», «Серов», «Калинин», приняв на палубы пушки, становились военными кораблями и выполняли важнейшие боевые задания командования.