Сочинения в 2 т. Том 2

В новый Совет были избраны трое: Варичев, Рудой и Крепняк. Едва уговорил Асмолов рыбаков, чтобы не трогали они Илью Борисыча, такая радость охватила всех, как будто удача лова, и помидоры, алеющие, словно жар, в парниках, и большие, глубинные тралы, — все, о чем говорил в ответ на свое избрание Илья, уже было здесь, уже становилось явью. Ему улыбались и, обступив кровать, бережно жали руку или просто прикасались к плечу, и розовое утро, как свет маяка, все ярче разгоралось за окном. В эти минуты радости Варичев невольно вспомнил о своем капитане. Если бы увидел его сейчас капитан! Если бы тот, второй, молчаливый старик, может быть, из сожаления отпустивший его с корабля в ледяную стужу Берингова моря, тоже увидел! Что сказали бы они друг другу? Нет, он заставит их еще вспомнить о нем.

Рыбаки вскоре разошлись, оставив Совет обсудить все дела: судьбу Петушка, что делать с японской шхуной, как быть с бригадой Асмолова, утратившей невод.

В море по-прежнему гремел шторм, и по всему было видно, что эта погода затянется надолго. Японская шхуна стояла на середине реки. За долгие эти часы вахтенный рыбак не заметил на палубе ее ни одного человека. Спали они или ожидали решения Совета? Он ничего не мог донести Варичеву и Крепняку.

В накуренной горнице Николая, у столика, на котором лежал чертеж маяка, сидели Рудой и Крепняк. Варичев поднялся с постели. Опираясь на подушки, он тоже присел к столу.

— Что будем делать мы со Степаном? — спросил Рудой. — Как будем его судить?

Крепняк навалился локтями на стол. Темные зрачки его глаз сузились.

— Надо знать главное: враг он или не враг?

Илья молчал. Он думал о Серафиме. В соседней комнате все было слышно. И он помнил о том обещании, которое ей дал. С каким замиранием сердца прислушивалась она сейчас к их разговору. Он почти видел ее перед собой, взволнованную, с забинтованными руками…

— Я думаю так, что враг, — глухо сказал Рудой.

Спрашивающим взглядом он посмотрел на Илью.

Варичев не ответил. Эти забинтованные руки Серафимы спасали Петушка. Окончательно обвинить Степку, значит, сказать ей, что напрасно бросалась она в огонь. Но ведь сам-то он выручил его? Однако этого мало для оправдания Степки. Не только мало, но отчасти это самообвинение: все равно, что, спасая преступника-самоубийцу, набросить его петлю на себя. Могло же случиться, что он, Варичев, не вышел бы из горящего амбара?

— Мы слушаем тебя, Борисыч, — тихо сказал Крепняк.

Варичев спохватился.

— Я думаю, — неторопливо ответил он. — Это большой вопрос. Вы были у него, что он говорит?

Рудой повел плечами.

— Плачет.

— И только?

— Нет. Просит приговора… Не хочет жить…

Варичев услышал стон. Короткий и словно испуганный. Там, за дверью, все слышала Серафима. Он взглянул на Крепняка. Крепняк хмурил тяжелые брови. Илья почувствовал, что этот человек — за жизнь Петушка. Но ему захотелось продлить этот суровый разговор. Слишком просто решался вопрос: он и Крепняк — большинство.

— Хорошо, — сказал Варичев, прислушиваясь к беспокойному шелесту постели в соседней комнате. — Значит, Степан осознал свою вину и справедливо просит такого приговора?

Рудой наклонил голову.

— Так.

Но Крепняк с удивлением посмотрел на Илью.

— Мы имеем все основания, — сказал Варичев спокойно, — вынести этот приговор. Преступление доказано. Впереди — целая зима. Мы — одинокие люди, затерянные на этом далеком берегу. Сама жизнь требует от нас прямых решений… Не выпускать же на свободу человека, который завтра, может быть, подожжет поселок.

— Значит, ты не веришь, что он покаялся? — негромко спросил Крепняк, с силой запуская пальцы в свои густые, спутанные волосы.

— Не верю, — твердо сказал Илья в тишине. Он снова услышал стон, ему показалось — Серафима идет к двери.

Крепняк тяжело поднялся из-за стола, прошел из угла в угол.

— А я… верю, — прошептал он. — Не обманет меня сердце… Нет.

Варичев усмехнулся.

— Ты, кажется, забыл историю с Андрюшей? Верило твое сердце, что он виноват?

Крепняк остановился у окна. Недобрые, злые огоньки вспыхнули в его глазах.

— Нет, — сказал он. — Не верило. Я не знал ничего, не видел. Я ждал и слушал…

Варичев откинулся на подушку.

— Очень хорошо, — сказал он удовлетворенно. — Пусть оно не верит и сейчас. Мы будем держать Степана в заключении до прихода сюда корабля. Пусть его судит во Владивостоке краевой суд. Там все будет известно… Только нужно будет произвести обыск, не осталось ли спичек у него? А то — второй пожар.

И удивление снова отразилось на лице Крепняка.

— Согласен, — сказал он и с заметным усилием улыбнулся. — Медлишь ты, Борисыч… И прошлым, и этот раз…

Рудой тоже согласился. Ом только добавил:

— Пускай узнают об этом на всех промыслах. А насчет Асмолова — надо, чтобы остался он на баркасе. Бригадиром, как был. Все мы знаем его.

— Принято, — сказал Варичев.

Крепняк облегченно вздохнул. Он сразу повеселел, дрожащими пальцами скрутил огромную папиросу и, с наслаждением затягиваясь едким махорочным дымом, почти ласково посмотрел на Илью.