Сочинения в 2 т. Том 1

— Нам, батя, главную начальницу повидать бы. Дела-то, может, на одну минуту, а в этой минуте две человеческих судьбы… Просьба у нас к тебе простая: не отсылай к помощникам, нам только к ней.

— Прямо сказать, — раздумывая, заметил швейцар, — утомительное с вами занятие: то правонарушители с повинной, то беглые из колонии с жалобой, то потерпевшие от воды и от огня, а то и просто бродяги. Угольщиков, правда, не бывало, а я и сам из угольщиков. — Он вытянул жилистые руки. — Вот сколько шрамов запеклось! В общем, вижу: вам нужно помочь, ребята. Что ж, время еще имеется, и давайте начнем с простого: по коридору последняя дверь направо — умывальник… — Он наклонился к тумбочке и подал Филиппычу полотенце. — Займитесь своими шеями да ушами. Без этого, сами понимаете, нельзя.

В светлой просторной комнате, обложенной белым кафелем, мы драили друг друга уцелевшей у нас мочалкой с ожесточением, а когда возвратились к нашему покровителю, он одобрительно кивнул и улыбнулся.

— Ну, вот и перемена: явились будто из-под моста, а теперь никто не скажет, что урки, нет, чистые мальчики!

Он свел нас по лестнице к скамье, что стояла в закоулке меж тамбуром входной двери и простенком, заметив, что с часок мы можем спокойно отдохнуть.

— Усталость, братцы, мылом не отмывается, — сказал сочувственно. — Вы тут располагайтесь, а я на посту и кликну вас в нужную минуту.

Я сел и задумался о жизни: она была переменчива, как весенняя степь с высоты, вся в темных облачных и в ярких световых пятнах.

Легонько я толкнул Филиппыча:

— Люди говорят, что счастье — это встретить доброго человека. Мы встретили его!

Филиппыч не отозвался. Он спал. Чугунные трубы! Не просто они дались нам минувшей ночью!

Час — это очень много, по крайней мере, достаточно, чтобы перенестись на огромные расстояние и даже переместиться во времени. Я очутился в течение того часа очень далеко, в мире своего детства. День был весенний, солнечный после дождя, и я шел зеленым берегом Донца, глядя, как рядом, под обрывом, на омуте, рождалась радуга. Она возникала из речной глубины круглой и мощной световой колонной, и стоило поднять руку, чтобы дотронуться до ее слоистого вещества: мне было боязно и радостно смотреть на это знакомое чудо и поддаваться искушению — прикоснуться к нему. Я протянул руку…

Кто-то несильно встряхнул меня за плечо. Я тотчас вскочил со скамьи, жмурясь от близкой радуги. Рядом со мной стоял, порывисто дыша, Филиппыч. Бородач уже удалялся от нас на свое вахтерское место. Кто же произнес слова: «Мальчики, она приехала»? Да, конечно, он, добрый человек, швейцар!.. Я глянул в окно. За полосой тротуара стояла довольно неуклюжая, серого цвета легковая машина, и стройный, подтянутый человек в костюме спортивного покроя, по-видимому, шофер, открывал перед пассажиркой высоко расположенную дверцу.

— Айда!.. — прошептал Филиппыч, и мы выбежали на улицу в ту минуту, когда женщина ступила на тротуар.

Мне запомнилась та минута со всеми ее подробностями: косой луч солнца дробился на смотровом стекле машины; мотор еще равномерно гудел; шофер, улыбаясь, придерживал дверцу, не торопясь ее захлопывать… Женщина взглянула на ручные часы, что-то негромко сказала ему и ступила на тротуар. Одета она была скромно, словно бы по-домашнему: серый в полосочку костюм обычного, как на многих, материала; просторный жакет с пояском, с накладными карманами; мягкий, высокий воротник блузки наглухо смыкался вокруг шеи. В руке она держала сумочку старинного фасона, действительно старенькую, потертую по краям.

Мы выросли перед нею так внезапно, что она отступила на шаг. Наверное, приняла нас за случайных прохожих и какие-то секунды помедлила, уступая нам дорогу, но Филиппыч воскликнул громко и весело:

— Все-таки мы вас дождались!.. Здравствуйте… Вот хорошо!

Она посмотрела на Филиппыча, потом на меня. Взгляд серых глаз был задумчив; нет, она нисколько не удивилась нашему неожиданному появлению.

— Здравствуйте… Не знала, что меня ждут на улице.

Как же это случилось, что бойкий Филиппыч вдруг растерялся? Он растерялся потому, что забыл снять кепку, спохватился и быстро исправил эту оплошность, но теперь не нашел, что сказать, и беспомощно глянул на меня, мол, помогай, поддерживай. Боясь безвозвратно утерять нашу долгожданную и сокровенную минуту, я сказал:

— Эти два молодых товарища, которые стоят перед вами, хотят учиться. Что поделаешь, ежели ни сна ни отдыха и все это как болезнь? Мы в данную текущую минуту на бровке тротуара с вами стоим, но, может, не камень у нас под ногами, а рубикон жизни, моей и друга моего… то есть, двух жизней!

Брови ее чуточку сдвинулись, но в линии губ уже таилась улыбка.

— Красно вы говорите. Откуда приехали?

— Кострома и Донбасс…

Она неторопливо поднялась на ступеньку, занятая своими мыслями, и снова взглянула на меня, потом на Филиппыча, который стоял, опустив нечесаную голову, худенький и тихий. Я приметил это мгновение — что-то неуловимо изменилось в ее лице и в задумчивом, несколько утомленном взгляде.

— Ладно, «Кострома и Донбасс», — мягко молвила она, — пройдемте, потолкуем.