Собрание сочинений. Врата времени

Оглушительная волна развеселого джаза с присвистом и тигриным рычанием вырвалась из динамиков, которыми я обвешал весь зал, и начисто забила музыку Красвелла.

Но даже сквозь эту какофонию я различил его возмущенный крик: он явно не разделял моих пристрастий. Джаз ему пришелся не по нутру.

Его музыкальная машина закачалась, многоногие органисты панически забегали, съеживаясь на ходу, превращаясь в простых жуков; исходившее от машины сияние, озарявшее зал неземными отсветами, перешло в тусклый полумрак; и вот все сооружение, словно не выдержав напора бушующих в зале музыкальных волн, распалось и растеклось звуковыми водоворотами.

Красвелл опять что-то выкрикнул – и вдруг вся сцена сменилась. Должно быть, он, то ли пытаясь избавиться от несносного джаза, то ли бессознательно надеясь сбить меня с толку, пропустил несколько глав в своем повествовании, и мы попали в другой кусок сюжета.

Я ли вызвал у него комплекс неполноценности, или он второпях забыл, какой рост сочинил себе поначалу, – только теперь в нем было не больше пяти с половиной футов. Мы с ним почти сравнялись.

И голос у него был такой, что я чуть снова не предложил ему промочить горло.

– Я… я оставил тебя в Зале Безумия. Твое волшебство сокрушило Залу, но ты был погребен под обломками. Я думал, ты… погиб!

– Значит, он меня не просто хотел сбить с толку. Думал от меня избавиться, вычеркнуть из своего романа!

Я покачал головой и сказал с укором:

– Не принимай желаемое за действительное, старик! Не можешь ты меня вычеркнуть. Я же не твой персонаж – как до тебя еще не дошло? Если хочешь от меня отделаться – просыпайся!

– Опять ты говоришь загадками, – протянул он неуверенно. Но стены вокруг нас не дрогнули.

До этих стен было далеко – мы вновь стояли в громадном и очень высоком зале. Освещение и здесь было на редкость замысловатое: множество цветных лучей, возникающих неизвестно откуда, встречались в дальнем конце зала и сливались в белое пятно, зависшее над чем-то вроде трона.

Красвелл явно был одержим гигантизмом: то ли он изучал величайшие готические соборы Европы, то ли просто его детство прошло преимущественно на нью-йоркском Центральном вокзале. До трона было не меньше полумили пустого пространства – гладкого и блестящего пола. Мы не двигались, но, взглянув на стены, я догадался, что сам пол, словно гигантский транспортер, плавно несет нас вперед.

Это медленное безостановочное движение впечатляло. Я заметил, что Красвелл искоса поглядывает на меня: уж очень ему хотелось произвести впечатление. Я в ответ слегка ускорил ход механизма – он сделал вид, что ничего не заметил.

– Мы приближаемся, – торжественно возгласил он, – к Трону Змея, хранимому его нечестивой ученицей – чародейкой Гарор, против которой понадобятся нам все твои странные силы, Нельпар, ибо пребывает она неуязвимой под незримым щитом могущественных заклинаний.

И должен ты разбить этот щит, дабы мог я сразиться с ней Мечом. Без нее Змей, господин ее и самозваный властитель этого мира, утратит всю силу свою и падет бездыханный…

Пол под нами вдруг вздрогнул и остановился. Мы были у подножия широченной лестницы, ведущей к трону – массивной платформе из чистого золота, на которой под ярким кругом света грелся Змей.

Змей был как змей: здоровенный питон, свернувшийся кольцами, голова размером с футбольный мяч медленно раскачивается, глаза злющие.

Я его не стал рассматривать – в террариуме таких властителей навидался. Я сразу засек куда более интересный объект – чуть в стороне от трона.

Да, что касается женщин – тут у Красвелла вкус безупречный. Возможно, я опасался увидеть злобную старушенцию – куда там! Первый же голливудский продюсер, увидавший эту кошечку, прорвался бы сквозь любые заклинания, размахивая контрактом, сшибая конкурентов – и быстрее, чем вы успели бы свистнуть!

Это была высокая зеленоглазая брюнетка, и все у нее было в самый раз, и все хорошо обозримо: носила она только скромные металлические чашечки на груди и полупрозрачную изумрудную мини-юбочку.

В голосе Красвелла звучала позабавившая меня воинственность, когда он без особой надобности сообщил: «Мы здесь, коварная Гарор!» и посмотрел на меня выжидательно.

Коварная Гарор откликнулась сразу же:

– Дерзкие безумцы, вы здесь, чтобы умереть!

Мм-м-м, какой голосок!.. Прямо виолончель Пятигорского![25]

Я готов был восхищаться фантазией Красвелла. Но неужели он может сочинить такое целиком из головы? Скорее – рисовал портрет с натуры. Какая-то из его знакомых (мне бы такую знакомую!) всплыла из запасников его памяти, как Майкл О’Фаллин и тот мордатый шоферюга – из моей.

– Лакомый кусочек! – прокомментировал я. – Не забыть бы мне, Красвелл, спросить у тебя потом телефон оригинала!

И тут я повел себя не по-джентльменски (до сих пор об этом жалею!). Я взял и ляпнул:

– Разве вы не знаете, что в этом сезоне мини уже не носят?

Я уставился на ее ножки. Юбка тут же удлинилась до щиколоток, как положено вечернему платью.