Собрание сочинений в 9 тт. Том 4

— Угу. Ну пускай будет львица. Так или иначе, она ездила на рыжей кобыле и старалась не отставать, а Блер тогда уже обгонял и собак, и всех остальных, точно так же, как два года назад, когда оторвался от собак и так близко подскакал к этой львице, что мог вытянуть ее хлыстом…

— К лисице, — перебил шофер. — К лисице, а не к львице. Скажи…

Его собеседник, не то слуга, не то секретарь, закуривал другую сигарету, втянув голову в поднятый воротник, поля котелка закрывали ему лицо.

— Что сказать? — спросил он.

— Я тут мозгами раскидывал, — ответил шофер.

— О чем?

— Так ли ему трудно уезжать на коне самому, без нее, как он считает? Не видеть, как она губит великолепную кентуккийскую кобылу? Надо ли ему скакать так быстро, как он думает?

— А что такое?

— Может, не стоит ему в этом году скакать так же быстро, как в прошлом, оставлять ее позади. Ты как думаешь?

— По поводу чего?

— Я тут мозгами раскидывал.

— О чем?

— Знает он, что ему лучше не скакать так быстро, как в прошлом году, или нет.

— А. Ты имеешь в виду Готри.

— Готри? Так его фамилия?

— Да. Стив Готри.

— Что можешь сказать о нем?

— Классный малый. Будет есть твою еду, пить твою выпивку, путаться с твоими женщинами и добровольно не отцепится.

— Ну а об этом что скажешь?

— Ничего. Говорю, он классный малый. Для меня свой.

— Как это?

— Свой и все тут. Я ему оказал небольшую услугу, он мне, понимаешь?

— А, — произнес шофер. На собеседника он не глядел. — Она давно знакома с ним?

— С полгода. Мы были в Коннектикуте, и Готри там оказался. Лошадей он терпеть не может так же, как и она, но мы с Каллагеном тоже свои люди; я как-то и ему удружил, а через неделю после возвращения из Коннектикута попросил Каллагена придти, сказать Блеру про другую великолепную лошадь, не называя ее хозяина. И вечером говорю Блеру: «Я слышал, мистер Ван Дайминг тоже хочет купить эту лошадь у мистера Готри». «Какую?» — спрашивает Блер. «Не знаю, — говорю, — для меня без разницы, что одна лошадь, что другая, век бы их не видеть». «И для Готри тоже, — говорит Блер. — Так о какой лошади разговор?». «О той, — отвечаю, — про которую вам Каллаген говорил». Тут Блер начал честить Каллагена. «Он же обещал, что эта лошадь будет моей». «Хозяин ей не он, — говорю, — а мистер Готри». Через два дня Блер приводит Готри обедать. Вечером я говорю: «Насколько понимаю, купили вы эту лошадь». Блер был на взводе и прошелся по адресу и Готри, и Каллагена. «Не продает он ее», — говорит. «Надо не отставать от него, — говорю. — Любой человек продаст все, что угодно». «Как не отставать, когда он и слушать не хочет о продаже?». «А вы, — говорю, — предоставьте жене толковать с ним. Ее он будет слушать». Тут Блер и ударил меня…

— Ты ж говорил, он только кулак занес, — сказал шофер.

— Понимаешь, он взмахнул рукой по ходу разговора, а я как раз в это время повернулся лицом к нему. Бить он меня не собирался, знал — пристрелю. Я предупреждал его. Пистолет был у меня в кармане, и я все время держал на нем руку.

После этого Готри стал приходить, не чаще раза в неделю, я сказал ему, что работа у меня хорошая, терять ее по чьей-то милости не хочу, разве что по собственной. Первый раз она не впустила его. Потом однажды просматриваю газету (время от времени в них нужно заглядывать. А то совсем от жизни отстанешь) и читаю там, что этот Йельский Аллен женился на девице из варьете и уехал с ней, а его исключили из колледжа, надо полагать, за переход из любителей в профессионалы. Вот, небось, это было для него потрясением — после того, как он сам ушел бросил колледж. Вырезал я из газеты эту статейку, и Берк (мы с ней тоже свои люди) кладет ее на поднос с завтраком. Готри как раз в этот день пришел снова, она его приняла, потом Берк внезапно зашла в комнату — не знаю, зачем — а она с Готри там, как в заключительных кадрах фильма.

— Значит, лошадь Блеру досталась, — сказал шофер.

— Какая?

— Та, которую Готри не хотел продавать ему.

— О чем ты говоришь, — у Готри в жизни не было лошадей, разве что какая-то никудышная кляча. К тому же, Готри еще не задолжал Блеру никакой лошади.

— Еще нет?

— Не нравится ей Готри, понимаешь. Когда он первый раз без Блера пришел, он его на порог не пустила. Да и в другой раз дала бы от ворот поворот, если б не газетная вырезка на подносе о том студенте. И на третий дверь перед носом захлопнула; терпеть его не может, будто лошадь или даже собаку, собаки ей ненавистны еще больше лошадей, хоть ездить верхом на них ее не принуждали. Не ходят они под седлом. Так что пришлось мне снова обрабатывать Каллагена, в конце концов дошло до того, что я стал кем-то вроде русского крепостного.

— Чего русского?

— Это люди, которые сами себе не хозяева. Всякий раз, выходя из дому, я должен был встречаться с Готри в каком-нибудь шалмане, а потом идти к Каллагену и умасливать его, потому что он из людей со взглядами, представляешь?

— С какими взглядами?