Собрание сочинений. Том 9

Мой отъезд не восприми
по-плохому.
Путь далекий от Перми
в Оклахому.

Все на родине больней,
чем в загранках,
если честность ходит в ней
в оборванках.

Но, не скинув с плеч креста,
выжив еле,
чистота и красота
уцелели.

Слава Богу, я не пень,
хоть в опенках,
и тебя открыл я, Пермь,
в трех девчонках.

В деревушке были мы
трехизбушной,
в белых лапищах зимы —
ведьмы ушлой.

У не гревшего огня
в милых валенках
три художницы меня
малевали.

Что я делал? Не мешал.
Лишь досада,
что никто не разрешал
ни подгляда.

А вокруг трещал мороз
седобровый.
Он сосульками пророс
в дом сквозь бревна.

Был подмерзшим даже смех.
Краски смерзлись,
а у них троих на всех —
был мой возраст.

Пар из губ их выражал
жизни прелесть,
а в дырявых варежках
кисти грелись.

Было спать потом невмочь.
Мгла шуршала.
Ледяная эта ночь
искушала.

А девчата – все втроем
и с мужчиной —
притулились под ковром
и овчиной.

Тот мужчина был поэт —
не чета мне.
Он, девчонками пригрет,
вслух читал им.

И, стуча зубами в тьму,
как на льдине,
я завидовал ему
в холодине.

Но одна приподнялась
чуть на локте:
«Ой, да мы согреем Вас…
Рядом лягте…»

Как я жил? Хлебал вино,
волочился.
Не краснел давным-давно.
Разучился.

Но, грешивший, словно спец,
донжуанно,
покраснел я, наконец,
долгожданно.

И краснел я в темноте,
как побитый,
на невидимой черте,
мной забытой.

Все легко, как в детском сне,
мне прощалось.
Целомудрие ко мне
возвращалось.

Талса

22 ноября 2002

Такой городок