Собрание сочинений. том 7.

Он пожал руки спутникам Ла Фалуаза, а этот последний сразу сбавил тон, усомнившись, что его шутка удалась. Завязалась беседа. Со времени скачек Фукармон и банкир включились в число завсегдатаев на аллее Вийе. Нана сейчас гораздо лучше, граф каждый вечер приходит справляться о ее самочувствии. Однако Фошри слушал их болтовню с озабоченным видом. Сегодня утром у них с Розой произошла размолвка, и Роза напрямик заявила, что отослала письмо; пускай сунется теперь к своей знатной даме, его там примут по заслугам. После долгих колебаний он все-таки набрался мужества и пришел. Но идиотская шутка Ла Фалуаза смутила его, хотя внешне он сохранял полное спокойствие.

— Что с вами? — спросил Филипп. — У вас совсем больной вид.

— У меня? Ничуть не бывало… Просто я заработался и поэтому пришел так поздно.

И добавил холодным тоном, проявив тот невидимый миру героизм, который сопутствует развязкам многих пошлых трагедий человеческого существования:

— Однако я еще не поздоровался с хозяевами дома… Вежливость прежде всего.

И, обернувшись к кузену, даже нашел в себе силы пошутить:

— Верно, болван?

Он стал прокладывать себе дорогу в толпе. Звучный голос лакея уже не выкликал имена вновь прибывших. Однако граф и графиня замешкались у дверей, болтая с вошедшими дамами. Наконец Фошри добрался до них, и четверо мужчин, беседовавших у дверей, ведущих в сад, поднялись на цыпочки, чтобы лучше видеть. Должно быть, Нана проболталась им о письме.

— Граф его не замечает, — шептал Жорж. — Внимание… повернулся… Начинается.

Оркестр снова заиграл вальс из «Белокурой Венеры». Сначала Фошри поздоровался с графиней, которая приветствовала его своей обычной восторженно-безмятежной улыбкой. Потом на мгновение он застыл; глядя на спину графа, он спокойно ждал. Нынче вечером граф хранил особо важный, высокомерный вид, и в самой официальности его осанки, в каждом движении чувствовался знатный сановник. Наконец граф снизошел взглянуть на стоявшего перед ним журналиста и тут же принял еще более величественную позу. С минуту мужчины молча глядели друг на друга. И Фошри первый протянул графу руку. Мюффа подал ему свою. Их руки слились в рукопожатии; графиня, стоя возле них, улыбалась, не поднимая опущенных век, а вальс без устали разливал вокруг свою насмешливо-шаловливую мелодию.

— Дело идет на лад! — заявил Штейнер.

— Что это у них руки, что ли, слиплись? — спросил Фукармон, удивленный этим затянувшимся рукопожатием.

Вдруг одно назойливое воспоминание пришло в голову Фошри, и его бледные щеки окрасил слабый румянец. Ему привиделась бутафорская, тускло освещенная зеленоватым светом, беспорядочное нагромождение хлама, покрытого пылью, и среди всего этого Мюффа, который вертит в пальцах рюмочку для яиц, Мюффа, сумевший тогда сыграть на своих подозрениях. Теперь Мюффа уже не мог ни в чем сомневаться, в душе его рушился последний оплот достоинства. Облегченно вздохнув после своих страхов, Фошри взглянул на графиню, на ее ясное, спокойное лицо, и ему захотелось смеяться. Ситуация показалась ему комической.

— Ой, вот она, теперь уж это наверняка она! — крикнул Ла Фалуаз, который не так-то легко отказывался от остроты, если она казалась ему удачной. — Видите, вошла Нана!

— Да замолчи ты, болван! — буркнул Филипп.

— Я же вам говорю! Это в ее честь играют вальс. Ведь она же, черт возьми, главная примирительница! Как? Вы ее не видите? Вон, глядите, она всех троих прижимает к сердцу, моего кузена, мою кузину и ее супруга, и называет их своими дитятками. Меня такие семейные идиллии просто потрясают.

Подошла Эстелла. Фошри поздравил ее, а она, прямая как палка, в розовом шелковом платье, молча оглядела его с обычным своим детски удивленным видом, потом исподтишка посмотрела на родителей. Дагне в свою очередь обменялся с журналистом дружеским рукопожатием. Сзади к этой улыбающейся семейной группе подбирался г-н Вено с блаженной улыбкой на устах, обволакивая их своей ханжеской кротостью, радуясь этому бесповоротному падению, расчищавшему путь к предначертаниям небес.