Собрание сочинений. том 7.

Этот приговор вызвал улыбку на губах г-на Вено. Впрочем, он не собирался распространяться насчет достоинств новобрачной. Прикрыв глаза с видом человека, непричастного к мирской суете, он снова притаился в своем уголке, отгороженный от зала пышными оборками дамских юбок. Г-жа Югон, сидевшая с устало-рассеянным лицом, все же уловила несколько слов из их разговора. И, заключая спор, обратилась со своим обычным умиротворяющим видом к подошедшему поздороваться с ней маркизу де Шуар.

— Наши дамы чересчур уж суровы. Всем жизнь не сладка… Не правда ли, друг мой, нужно многое прощать ближнему, чтобы самому заслужить прощение?

Маркиз на мгновение смутился, испугавшись намека, заключенного в словах его собеседницы. Но она улыбнулась такой печальной улыбкой, что он тут же оправился и произнес:

— Нет, есть ошибки, которых нельзя простить. Именно такая вот снисходительность и ведет общество к бездне.

Бал становился все оживленнее. Когда началась вторая кадриль, пол гостиной заходил от топота ног, словно старый дом не выдерживал праздничного разгула. Временами среди лиц, слившихся в одно бледное расплывчатое пятно, выделялось женское личико, разрумянившееся от танцев, с горящими глазами, с полуоткрытыми губками, и яркий свет играл на белоснежных плечах. Г-жа Дюжонкуа объявила, что все это бессмыслица. Только безумец может согнать пятьсот человек в помещение, где и двум сотням негде повернуться. Почему бы тогда не перенести подписание контракта прямо на площадь Карусели?! Все это последствие новых веяний, пояснила г-жа Шантеро. В былые времена такие праздники устраивали в семейном кругу; а нынешним требуется столпотворение, шум, пусть вся улица сюда валит; без этой толчеи им и праздник не в праздник. Роскошь теперь выставляют напоказ, вводят в дом любой парижский сброд; не удивительно, что подобная неразборчивость подтачивает основы семейного очага. Обе дамы дружно сетовали, что из гостей им знакомы всего лишь полсотни человек. И откуда таких набрали? Какие-то юные девицы, слишком смело декольтированные, показывающие всему свету свои голые плечи. Одна дама воткнула в шиньон золоченый кинжал, а расшитое жемчугом платье облегало ее, словно кольчугой. Нельзя было без улыбки смотреть на другую даму — до того странно она выглядела в чересчур обтянутом платье. Все, что блистало на исходе зимнего сезона, сошлось здесь — не слишком щепетильный веселящийся мир, все те, с кем сводит порядочную даму мимолетное знакомство, — словом, то пестрое общество, где в равной жажде наслаждения сталкиваются прославленные таланты и прославленные подонки. Становилось все жарче, в переполненных гостиных, подчиняясь ритму музыки, повторялись в строгой симметрии фигуры кадрили.

— А графиня-то просто шик! — заметил Ла Фалуаз, стоя в дверях, ведущих в сад. — Лет на десять моложе дочки. Кстати, Фукармон, скажите нам вот что: Вандевр утверждал, что у графини тощие бедра.

Эта игра в цинизм успела приесться его собеседникам. Фукармон сухо отпарировал:

— Осведомитесь на сей счет у вашего кузена. Кстати, вот он сам.

— Блестящая идея! — заорал Ла Фалуаз. — Держу пари на десять луидоров, что у нее есть-таки бедра.

В самом деле, к ним приближался Фошри. Как завсегдатай дома, он прошел прямо через столовую, надеясь миновать затор в дверях. Еще в начале зимы его снова подцепила Роза, и теперь он делил свои досуги между певицей и графиней, выбивался из сил и не знал, как отвязаться от одной из них. Сабина льстила его тщеславию, зато с Розой было веселее. К тому же актриса питала к Фошри настоящую и нежную страсть, не говоря уже о чисто супружеской верности любовнику, что приводило в отчаяние законного мужа.

— Послушай-ка, дай нам одну справку! — начал Ла Фалуаз, придерживая кузена за локоть. — Видишь ту даму в белом шелковом платье?

С тех пор как вместе с наследством Ла Фалуаз приобрел самоуверенность, он по любому поводу стал нагло вышучивать Фошри, затаив против него старинную обиду, — словом, мстил кузену, высмеивавшему первые неловкие шаги его, провинциала, на парижской арене.

— Ну, вот ту даму в кружевах…

Журналист поднялся на цыпочки, все еще не понимая, о ком идет речь.

— Графиню? — спросил он.

— Именно ее, дружочек… Я тут поспорил на десять луидоров. Тощие у нее бедра или нет?

И он расхохотался, радуясь, что ему удалось поквитаться с этим острословом, который так огорошил его в свое время, спросив, нет ли у графини любовников. Но Фошри, ничуть не удивившись, пристально поглядел на Гектора.

— Ну и болван, — произнес он наконец, передернув плечами.