Собрание сочинений. том 7.

Графиня Сабина настаивала, чтобы брачный контракт Эстеллы был подписан именно во вторник, желая одновременно отпраздновать окончание отделки их особняка, где, впрочем, еще не успела как следует просохнуть краска… Приглашения получили пятьсот человек из самых различных кругов общества. Во вторник утром обойщики еще вешали драпировки; и даже вечером, когда уже начали зажигать люстры, архитектор, от которого ни на шаг не отходила увлеченная приготовлениями графиня, спешно отдавал последние приказания.

Обычно праздники, устраиваемые поздней весной, полны кроткого очарования. Стоял теплый июньский вечер, можно было открыть обе двери большой гостиной и при желании продолжать танцы на дорожках сада. Гости, которых встречала у дверей чета Мюффа, в первую минуту не могли опомниться от удивления. Особенно те, кто помнил еще бывшую гостиную, где реял, леденя все живое, дух покойной графини Мюффа, — старинную гостиную, суровую, словно храм, с ее массивной мебелью красного дерева в стиле ампир, с ее желтыми плюшевыми драпировками, с позеленевшим и вечно влажным от сырости потолком. А теперь с первых же шагов гости попадали в вестибюль, где в блеске высоких канделябров переливалась многоцветная мозаика, оправленная в золото, а вдоль мраморной лестницы шли перила тонкой чеканки. Дальше сияла зала, обитая рытым бархатом до самого плафона работы Буше, приобретенного архитектором за сто тысяч франков при распродаже имущества замка Дампьер. Свет люстр с хрустальными подвесками играл в роскошных зеркалах и на дорогой мебели. Казалось, кушетка Сабины, обтянутая алым атласом, звавшая к неге наперекор суровости прежнего салона, чудовищно разрослась, заполонила все разом, и вместе с ней распространилась по всему особняку сладострастная истома, жажда острых наслаждений, особенно жгучая, как и все запоздалые страсти.

Танцы уже начались. Оркестр, расположившийся в саду перед распахнутым окном, играл вальс, и плавный его ритм становился под открытым небом еще легче, еще воздушнее. Да и сам сад, казалось, стал просторнее, весь окутанный прозрачною тенью, весь в огненных точках зажженных венецианских фонариков; а на краю лужайки разбили пурпуровый шатер и устроили там буфет. Вальс, как раз тот самый, залихватский вальс из «Белокурой Венеры», звучавший шаловливо и чуть нескромно, проникал в окна старинного особняка неудержимой волною звуков, согревая живым своим трепетом даже старые стены. Казалось, что с улицы вдруг ворвался какой-то неведомый смерч плоти и разом смел целую эпоху, почивавшую вечным сном в этом надменном жилище, развеял все прошлое рода Мюффа — столетия чести и веры, мирно дремавшие под высокими потолками.

Меж тем возле камина, на обычном своем месте, уселись в сторонке старинные друзья покойной матушки графа, сбитые с толку, чужие здесь, растерянные. Среди все возрастающей толчеи они держались маленькой стайкой. Г-жа Дюжонкуа, окончательно не узнававшая бывшего особняка, нарочно заглянула в столовую. Г-жа Шантеро не могла отвести удивленных глаз от сада, до того он показался ей огромным. Вскоре в уголке у камина послышался шепот: это дамы обменивались своими язвительными наблюдениями.

— Подумайте только, что, если бы старая графиня вернулась? — прошептала г-жа Шантеро. — Представляете себе ее появление среди этих людей! А все это золото? Весь этот шум и гам?.. Какой скандал!!

— По-моему, Сабина просто сошла с ума, — подхватила г-жа Дюжонкуа. — Вы разглядели ее при входе? Посмотрите, отсюда хорошо видно… Нацепила все свои бриллианты.

Беседующие поднялись, чтобы взглянуть на чету Мюффа. Сабина в белом платье, отделанном великолепным английским кружевом, сияла красотой молодости, и в не сходившей с ее уст веселой улыбке было что-то хмельное. Подле нее Мюффа, заметно постаревший, с бледным лицом, тоже улыбался, как всегда спокойный и величавый.

— А ведь еще недавно он был настоящим главой дома, — продолжала г-жа Шантеро, — без его разрешения скамеечки не смели внести. Да, да, она все перевернула по-своему, теперь она хозяйка… Помните, она отказывалась даже гостиную переделать? А теперь весь особняк переделала.

Но им пришлось замолчать: явилась г-жа де Шезель в сопровождении целой оравы молодых господ и сразу завосхищалась, заохала.

— Прелесть!.. очаровательно!.. бездна вкуса!

И, заметив группу у камина, издали крикнула:

— Ну, что я говорила? Ничто не сравнится с такими старыми лачугами, если их умно переделать. Сразу получается шикарно… Разве нет? Вполне в стиле великого века… Теперь Сабина смело может устраивать приемы.