Собрание сочинений. том 7.

Беседа продолжалась, разговор зашел о публичной смертной казни, на которой Нана непременно решила присутствовать, как вдруг на пороге туалетной комнаты появилась Атласка и окликнула подругу умоляющим голосом. Нана немедленно поднялась, оставив господ мужчин, покуривавших сигары, удобно раскинувшись в креслах, обсуждать важный вопрос о том, ответствен ли за свои действия убийца, страдающий хроническим алкоголизмом. В туалетной комнате Зоя, рухнув на стул, заливалась горючими слезами, не обращая внимания на утешения Атласки.

— Что такое? — удивленно осведомилась Нана.

— Ох, душка, поговори с ней сама, — попросила Атласка. — Вот уже целых двадцать минут я стараюсь ее успокоить… Она плачет потому, что ты ее растяпой назвала!

— Да, мадам… слишком уж это жестоко… слишком жестоко, — пролепетала Зоя, снова разражаясь рыданиями.

Это зрелище вдруг растрогало Нана. Она обратилась к Зое с ласковыми словами. Но так как ничего не помогало, Нана присела перед горничной на корточки, обняла ее за талию фамильярно-дружеским жестом.

— Глупенькая ты, я просто так сказала «растяпа». Ну, само сорвалось! Просто обозлилась… Ну ладно, ладно, я виновата, успокойся.

— Это меня-то, которая так любит мадам… — бормотала Зоя. — И после всего, что я для мадам сделала…

Тут Нана поцеловала горничную. Потом, желая показать, что не сердится, подарила Зое платье, надеванное всего раза три. Обычно их размолвки оканчивались подарками. Зоя утерла слезы носовым платочком. Потом пошла прочь, перекинув платье через руку, и добавила, что на кухне царят уныние, что Жюльен и Франсуа еще ничего не ели, потому что гнев мадам лишил их аппетита. И мадам послала на кухню луидор, как залог примирения. Она искренне страдала, видя вокруг себя печальные лица.

Нана собралась уже возвратиться в гостиную, довольная, что удалось уладить ссору, ибо неизвестно, как еще могло обернуться дело, но тут ее остановила Атласка и быстро зашептала ей что-то на ухо. Атласка жаловалась, она грозила немедленно покинуть кров Нана, если мужчины снова посмеют ее дразнить; она потребовала, чтобы ее душка выставила всех их за дверь, чтобы ни один не остался сегодня на ночь. Будут знать, как приставать к человеку! Кроме того, так славно побыть без них, только вдвоем! Нана, снова помрачнев, заявила, что это немыслимо. Но Атласка уперлась, как раскапризничавшийся ребенок, желающий показать свою власть.

— А я так хочу, слышишь!.. Выгони их, а то я уйду!

И Атласка вернулась в гостиную, забилась в угол дивана, стоявшего в стороне у окна, и застыла, молчаливая, словно неживая, выжидающе вперив свои огромные глаза в глаза подруги.

Господа мужчины ополчились против новейших криминалистических теорий; с этим милейшим изобретением, снимающим ответственность с человека, находящегося в патологическом состоянии, вообще не будет больше преступников, все окажутся больными. Нана, одобряя их речи важными кивками головы, раздумывала, как бы половчее выставить графа. Остальные сами уйдут, а вот он, наверное, заупрямится. И в самом деле, как только Филипп поднялся с места, Жорж тут же последовал его примеру; он беспокоился лишь о том, как бы его не пересидел брат. Вандевр задержался еще на несколько минут: он решил прощупать почву, он выжидал, желая удостовериться, не призывают ли Мюффа неотложные дела и не очистит ли он ему места; но, убедившись, что граф сидит с твердым намерением остаться на ночь, Вандевр, как человек тактичный, поспешил распрощаться. Но, направляясь к двери, заметил Атласку, пялившую на Нана глаза, и сразу поняв, в чем дело, усмехнулся и подошел пожать ей руку.

— Надеюсь, мы уже больше не сердимся? — шепнул он. — Прости меня… Честное слово, ты несравненна.

Атласка не удостоила его ответом. Она не спускала глаз с Нана и графа, оставшихся наедине. Отбросив теперь все стеснения, Мюффа подсел к молодой женщине и, взяв ее руку, стал покрывать поцелуями пальчик за пальчиком. А она, стараясь отвлечь графа, спросила — не лучше ли стало его дочке Эстелле. Накануне он пожаловался, что бедное дитя грустит; дома ни одного дня просвета, жена постоянно отсутствует, а дочь замкнулась в холодном молчании. У Нана имелась куча добрых советов насчет семейных дел графа. И так как Мюффа, разнежившись плотью и душой, забыл обычную сдержанность и снова начал плакаться, Нана перебила его.

— А почему бы тебе не выдать ее замуж? — спросила она, вспомнив свои недавние обещания.

И она смело заговорила о Дагне. Услышав это имя, граф возмутился. После всех ее рассказов — ни за что на свете!

Нана скорчила удивленную гримаску, потом звонко расхохоталась и, обняв графа за шею, воскликнула:

— Ах ты ревнивец, да разве это мыслимо! Пораскинь умом. Тебе наговорили обо мне черт знает чего, я, конечно, и рассердилась. А теперь я была бы просто в отчаянии…

Но, поймав из-за плеча графа пристальный взгляд Атласки, она осеклась. Почувствовав смутную тревогу, Нана отодвинулась от графа и проговорила серьезным тоном: