Собрание сочинений. Том 5

Значит, завтра с утра мы увидим страну «исконной демократии» во всей ее наготе. Интересно. Впрочем, едва ли нас что-нибудь удивит. То, что мы сами успели увидеть, услышать и прочесть в газетах, не оставляло никаких иллюзий относительно так называемой «традиционной американской терпимости» к чужим взглядам.

Примерно за месяц до нашего приезда в США Американская ассоциация университетских профессоров заявила протест против увольнения нескольких ученых «за политические и научные воззрения». Восемь процентов были уволены только за то, что открыто поддержали кандидатуру Г. Уоллеса в президенты (вот тебе и свобода слова!). Три профессора Вашингтонского университета были уволены за бывшую принадлежность к коммунистической партии, а профессор химии Орегонского университета уволен всего-навсего за то, что разделял взгляды Лысенко…

Перед главным входом в двадцативосьмиэтажный отель «Вальдорф-Астория», лучшую в мире гостиницу, как утверждают рекламы, оживление с утра. На четвертом этаже, в одной из многочисленных гостиных, сдаваемых отелем под всякого рода собрания, комитет по созыву конгресса организует сегодня с утра пресс-конференцию. Должны присутствовать все иностранные гости.

Съезжаются фоторепортеры, кино- и телеоператоры, журналисты, делегаты. Перед главным входом от угла и до угла усиленные наряды полиции. Среди полицейских — ни одной женщины. Это очень типично. Женщина — блюститель порядка мыслима лишь в странах с очень высокой общественной дисциплиной. В Нью-Йорке около двухсот полицейских станций и двухсот подстанций, не считая секретных агентов. В первой половине XX столетия на каждые сто девяносто американцев приходилось, говорят, по одному полицейскому, сейчас же — три с четвертью.

Что касается гостей конгресса в защиту мира, то мы вызываем повышенный интерес со стороны полиции. На каждого из нас несколько тайных, явных и даже назойливых агентов. На тротуаре взад и вперед маячат пикетчики всех двадцати девяти католических, всех сионистских, антикоммунистических и всех иных профашистских организаций в количестве примерно ста человек. Это — все, что сумели «послать в бой» из воображаемой армии в сто тысяч человек.

По закону пикетчик не имеет права стоять на месте, он должен двигаться, не мешая пешеходам. И вот, вытянувшись в нитку, гуськом шествуют кто с чем — один со звездой Давида, другой с плакатом, третий с картонным рупором, в который он время от времени трубит. Бросились в глаза опереточный «украинец» в серой смушковой шапке и широких шароварах, подпоясанных поясом, две монашки, несколько легионеров в серых костюмах с позументами, как у цирковых подручных. Все люди немолодые. Некоторые уже «на взводе». Этим легче: не так стыдно прохожих.

Публика откровенно потешается над бессмысленным спектаклем. Кое-кто возмущенно переругивается с пикетчиками. Тем, видно, и самим не сладко, но — заработок! По трояку получат — и то хлеб. Товарищ напоминает, что Черчилля (об этом газеты умолчали) встречали гораздо оживленнее: толпа демократически настроенных нью-йоркцев в несколько тысяч человек преградила ему путь в отель, и дорогой гость президента, говорят, проник в свои апартаменты через черный ход.

Что же в самом деле произошло? Почему против нас нет ни ста, ни двадцати, ни даже пяти тысяч контрдемонстрантов? Разве в США уже иссякли кадры фашиствующих организаций, которых только по официальным данным насчитывается около двух сотен? «Ку-клукс-клан», «Американский легион», «Христианский фронт», «Национальная рабочая лига» и многие другие — где они, эти дружинники крупного капитала, охранники Уолл-стрита? Два года тому назад, в дни съезда «Американского легиона», Нью-Йорк — рассказывают — пережил немало тревожных дней, когда почтенные делегаты безнаказанно группами буйствовали на улицах. Где же они ныне? Вот бы им сейчас порезвиться вокруг «Вальдорф-Астории»!..

Да вот они, все здесь, все сто или полтораста активистов. Мы проходим сквозь их галдеж, почти не заметив его.

В холлах первого этажа «Вальдорф-Астории» чувствуется возбуждение. У площадок перед лифтами толчея. Переброска людей вверх и вниз идет по двадцати пяти лифтам. Нас встречают внизу представители комитета, и по рукопожатиям, улыбкам, взглядам мы сразу понимаем, что попали к людям, которые хотят видеть в нас не врагов, а друзей.

— Не обижайтесь на то, что видели внизу, — говорят нам.

— Не думайте, что это голос народа.

Впрочем, правды ради, надо сказать, что и среди отрекомендовавшихся друзьями терлась какая-то белобрысая сахариново-сладкая фигура, говорившая на языке, отдаленно напоминающем русский. Она улыбалась, осведомлялась, восторгалась, соболезновала…

Фадеев представляет делегацию председателю конгресса профессору Шэпли, невысокому, плечистому, полнеющему блондину в возрасте пятидесяти лет. Его умное, лукавое, освещенное полуулыбкой лицо чрезвычайно симпатично. Держится он просто, вообще у него такой вид, будто он, собственно говоря, ничего не организовывал, а все получилось само собой.