Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Ни в Израиле, ни в рассеянии не встречал я автора, равного Овсею Дризу. Ну, не Квитко же принимать во внимание, и прочих честных середняков (переводил в свое время). Вот уж поистине, что имеем – не храним… И даже потеряв, не плачем…

К этой короткой справке хотелось бы добавить некоторые эпизоды из моих собственных воспоминаний. Например, про то, как мы познакомились. Отслужив в армии, в начале пятидесятых я работал в Москве в Скульптурном комбинате. И однажды я увидел под навесом совершенно необычного гранитчика, который долотом и киянкой вытесывал колонну из глыбы известняка. Над ним поднималась каменная пыль, и седая грива волос и лицо его были припудрены и сверкали серебром на солнце. Овсей Дриз тоже был вынужден поступить работать по своей первой профессии в Скульптурный комбинат, когда в 1948 году были расстреляны деятели еврейского комитета мира и были закрыты еврейский театр и издательство. Однажды его даже послали работать по реставрации Кремля, но на следующее утро его выдворили оттуда, получился скандал. Ведь, по мнению кагэбэшников, Овсей Дриз мог взорвать Кремль и Сталина заодно! Хорошо, что еще не посадили.

Итак, я увидел его, как творца, который из глыбы мрамора создавал мир. Через год или более я повстречал этого человека в коридоре «Детгиза». Мы узнали друг друга, познакомились и подружились. Затем я стал переводить стихи моего нового друга. Больше всех своих произведений Овсей Дриз ценил одно: мраморную лестницу, которую он изготовил и уложил в вестибюле Центрального Детского Театра, что в Москве на Театральной площади. Потому что по ней бегут и еще долго будут бежать дети. Вверх и вниз – торопливые детские ножки. Наверно, он и сейчас их слышит – оттуда.

САПГИР МИФОЛОГИЧЕСКИЙ

В этом томе сочинений Сапгира собраны произведения в стихах и прозе, так или иначе связанные с мифологическим осмыслением и преображением действительности – будь то прямая апелляция к мифологии античной, неомифологическое осмысление современной обыденной жизни или те или иные формы литературной мистификации.

Открывающую эту книгу «Псалмы» Генрих Сапгир датирует 1965–1966 гг.; таким образом, она оказывается четвертой по счету, то есть принадлежит к числу ранних произведений поэта. Тем не менее уже здесь перед нами вполне сложившийся, зрелый мастер слова, к тому же прекрасно знакомый с традицией и при этом знающий, как ее можно преобразовывать и преодолевать. Неслучайно поэтому «Псалмы» принадлежат к числу самых известных стихотворных книг поэта, чаще всего интерпретировавшихся в филологической науке[2], прежде всего – с точки зрения их соотношения с трехвековой отечественной традицией переложения псалтырных текстов.

Суммируя сказанное уважаемыми предшественниками, подведем итоги: в своих «Псалмах» Сапгир показывает себя автором, сумевшим создать современное произведение, опираясь даже не на одну, основную традицию, а на целый комплекс текстов-предшественников, что позволило исследователям говорить о нем как о поэте-постмодернисте; с другой стороны, смелость и новаторство, с которыми он вводит в сакральный канонический текст реалии современной действительности и аллюзии из современной ему поэзии. Например, на стихотворение чрезвычайно популярного в то время польского поэта Константы Галчинского (которого любил и переводил в том числе и Иосиф Бродский) «Скумбрия в томате», переведенного высоко ценимым Сапгиром Аркадием Штейнбергом. В сапгировском псалме 69 скумбрия, заметно помельчав, превращается в салаку:

1. Боже поспеши избавить меня
«от собственного корреспондента Правды»

2. Поспеши Господи на помощь мне
«новые происки империалистов»

3. Да посрамятся ищущие души моей
САЛАКА В ТОМАТЕ
желающие мне зла
САЛАКА В ТОМАТЕ
говорящие мне: хорошо хорошо
ЧЕЛОВЕК В КОСМОСЕ

4. Да возрадуются
«Легенды и мифы Древней Греции»
ищущие Тебя во мне
<…>

Кстати, реально здесь смешиваются не два (сакральное и профанное), а как минимум три плана (внутри профанного со-/противопоставляются стоящие через строку близкие по синтаксической структуре «салака в томате» и «человек в космосе»), а обращение поэта к Богу, в свою очередь, выглядит как минимум сомнительно: вместо канонического «Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все, ищущие Тебя» (в синодальном переводе) Сапгир говорит: «Да возрадуются <…> ищущие Тебя во мне <…> спасение мое в Тебе».