Собрание сочинений

Другой собаку съел на революционной) тематике и не приспособлен для «формальных достижений».

Теа[тральная] критика подгоняет этих двух корифеев, как волов, чтобы шли прямо, упорно и медленно.

Таиров знает Ф1 – что ходить надо по потолку, сидеть на стене, а штаны шить надо для одной ноги.

Ланской знает Ф2 – что знать не надо ничего и даже вредно. Абстрактного театра (Ф3) у нас нет: это неудачный академический. По формуле получается так:

Ф1 – это правый уклон (правое эстетство).

Ф3 – левый уклон (левое эстетство).

Ф2 – академический (просто эстетство).

Остальное – нюансы.

То, что нам нужно, – это политический театр, театр факта, который строил бы, а не надстраивал.

«Надстройка» по самой сути дела никак не может быть «идеологически выдержанной».

Ведь она надстройка: в ней всегда есть что-то лишнее.

Например: муть, пыль, мусор – «поэзия» строительства. А мы хотели бы работать без этой «поэзии».

Строить набело.

За это ведем борьбу.

Индустриальная бытовщина *

За обедом в Сталинском¹ «Нарпите»² разговорился с соседом.

Забойщик шахты № 30 – Серегин – 25 лет.

Мне надо было проверить некоторые свои мысли о том, насколько для рабочей аудитории могут быть интересными и нужными так называемые «Исторические представления» – в частности, Черная Рада П. Кулиша³ и Ревизор Гоголя.

Мысли отдельного рабочего могут и не быть тождественны мыслям пролетариата, но все-таки поговорить, послушать – полезно.

«В театр я прежде ходил совсем редко, – сказал мне Серегин, – и смотрел пьесы не вдумываясь – больше, чтоб похохотать, посочувствовать; знаете, какое вообще отношение рабочих к театру; раньше, говорят, на церковь деньги собирали, а теперь собирают на театр. Примерно так и я относился к театру. Но потом пришлось заинтересоваться. Некоторые товарищи высмеяли: „Дикарь, – говорят, – почему не ходишь в театр?“ И я стал ходить. Решил, что надо заинтересоваться. Прочел кое-что из истории театра, критику… Читал про Ревизор Гоголя, статью о том, что Гоголя черт испортил… Не помню, кто автор статьи…

Я думаю, что у вас не хватило бы билетов, если б вы здесь поставили Ревизора. Рабочие очень интересуются видеть, какая жизнь была раньше… Рабочему смотреть на современное – нудно!»

Я давно знаю, что рабочий зритель – с самыми большими требованиям. Он неподкупный аналитик. Товарищ Серегин очень остро высказался о современном репертуаре, и если бы на моем месте был не член «Новой Генерации»⁴, то он либо был бы очень поражен нашей современностью, либо посмеялся бы: вот, мол, доагитировались до того, что рабочие стали мечтать о «красивом прошлом» и скучают от современности. И начался бы спор вокруг да около культурных задач пролетариата. Этот спор никому не нужен. Крестьянин верит театру на слово, верит для собственного удовлетворения, как в бога.

Интеллигент и любит театр и ненавидит, как самого себя. Нэпман ценит в театре черную биржу культуры.

А рабочий?!

В «живом», «конкретном» рабочем борются все эти элементы. Отсюда и возникает постоянный казус с рабочей аудиторией: смеются, удивляются, хлопают, а на диспуте, когда начинаются «высказывания», говорят: «Вообще – буза».

Сейчас в комсомоле возникло «теоретическое движение».

«Буза» – грустное слово, оно говорит о никчемной путанице. Чтоб распутать «бузу» – овладение техникой абстрактного мышления стало очередной задачей рабочего-активиста (т. Серегин считает себя не вправе оставаться «дикарем»). Растет интерес к изучению марксистской философии. Если б наши драматурги сумели пойти в авангарде «теоретического движения» – «нудной» современности не было бы. Индустриальный характер нашей эпохи вошел бы в театр как бытовая бутафория.

Не люди индустриализированные, а индустриальные атрибуты явились бы приправой, нарушающей однообразие вечно биологических картин жизни. Пролетарий-гегемон Серегин желает знать, понимать, владеть, а ему дают в театре индустриальную бытовщину для пробуждения революционных чувств.

Отсюда – скука, результат неудовлетворенных требований культурно выросшей рабочей массы.

Хотелось бы услышать, что Микитенко⁵, Киршон⁶ и другие пролетарские драматурги увлеклись изучением философии марксизма.

Нам не нужна современность без современных проблем. Мы должны отбросить поверхностное разделение репертуара на «современный» и «классический». Для марксиста нет иного пути, чем изучение и прошедшего и нынешнего времени – на одинаковых основаниях.

Надо отбросить неопределенное «наше» время.

Мы должны знать, в чем именно состоит наше и не наше.

Знать досконально, ясно, просто – фактически и теоретически.

Тогда не будет скуки.