Собрание сочинений

— Знаешь, что он еще как-то раз сказал? Говорит, такое чувство, что он в армии растет, но в какую-то другую сторону. Когда первое звание дадут, говорит, ему не лычки выпишут, а рукава отрежут. Дорастет до генерала, говорит, и будет ходить голый. Только пехотная пуговка в пупке. — Элоиза посмотрела на Мэри Джейн — та не смеялась. — Что, не смешно?

— Смешно. Только все равно — чего б тебе не рассказать про него Лью как-нибудь, а?

— Чего? Он слишком недалекий, вот чего, — ответила Элоиза. — И еще. Послушай-ка меня, самостоятельная девушка. Если еще раз когда-нибудь выйдешь замуж, не вздумай рассказывать мужу вообще ничего. Ты меня слышишь?

— Почему? — спросила Мэри Джейн.

— Потому что я так сказала, вот почему, — ответила Элоиза. — Им нравится думать, что ты всю жизнь только и делала, что блевала, как только к тебе мальчик подойдет. Я не шучу, заметь. Нет, рассказывать-то им можно что-нибудь. Только не по правде. Только не правду, в смысле. Если расскажешь им, что была знакома с приятным мальчиком, надо тут же сказать, что он был приторный. А если скажешь, что знала остроумного, тут же говори, что он был какой-нибудь остряк-самоучка или умник. А если не скажешь так, они тебя этим мальчиком твоим будут по башке лупить всякий раз. — Элоиза умолкла, отпила из стакана и поразмыслила. — Ох, — сказала она, — слушать они будут, конечно, очень зрело и всяко-разно. И даже выглядеть при этом умно, как черти. Но пускай тебя это не обманывает. Поверь мне. У тебя не жизнь начнется, а сущий ад, если ты когда-нибудь признаешь в них хоть какие-нибудь мозги. Слово тебе даю.

Мэри Джейн уныло оторвала подбородок от подлокотника. Для разнообразия оперлась им на руку. Подумала над советом.

— Нельзя же сказать, что Лью не умный, — сказала она вслух.

— Кому нельзя?

— В смысле, он же умный, нет? — простодушно уточнила Мэри Джейн.

— Ох, — сказала Элоиза, — да что проку разговаривать? Давай не будем, а? Я на тебя одну тоску навожу. Заткни мне рот.

— А чего тогда ты за него пошла? — спросила Мэри Джейн.

— Ох господи! Да не знаю я. Он сказал, что любит Джейн Остен.[59] Сказал, что ее книги для него много значат. Вот так он мне и сказал. А после свадьбы я выяснила, что ни одной ее книги он не прочел. Знаешь, кто у него любимый писатель?

Мэри Джейн покачала головой.

— Л. Мэннинг Вайнз. Слыхала?

— Не-а.

— И я не слыхала. И никто не слыхал. Написал книгу о том, как четверо померли с голоду на Аляске. Лью не помнит, как она называлась, но, говорит, написана она была прекраснее всего, что он только читал. Господи! Ему даже не хватает честности просто взять и сказать, что ему понравилось, потому что там про четверых мужиков, которые померли с голоду в каком-то иглу. Обязательно нужно говорить, что она прекрасно написана.

— Ты слишком придираешься, — сказала Мэри Джейн. — То есть, слишком к нему строга. Может, она и хорошая…

— Поверь мне на слово — не может она быть хорошей, — ответила Элоиза. Поразмыслила и добавила: — У тебя, по крайней мере, есть работа. В смысле, ты по крайней мере…

— Но послушай, — перебила ее Мэри Джейн. — А ты ему хоть когда-нибудь скажешь, что Уолт вообще погиб? В смысле, он же не станет ревновать, если выяснится, что Уолт — ну, понимаешь? Погиб и все такое.

— Ох, солнышко! Бедная невинная самостоятельная девушка, — сказала Элоиза. — Да будет еще хуже. Да он же станет изувером. Слушай. Он знает только, что я когда-то ходила с парнем по имени Уолт — с каким-то остряком армейским. Я ни за что не скажу ему, что парня убили. Ни за какие коврижки. А если да — ни за что не скажу, но вдруг, — если вдруг да, я скажу, что погиб он на фронте.

Мэри Джейн поерзала подбородком по руке.

— Эл… — произнесла она.

— А?

— А расскажи мне, как его убили? Клянусь, я никому ни слова. Честно. Пожалуйста.

— Нет.

— Прошу тебя. Честно. Никому не скажу.

Элоиза допила и водрузила пустой стакан себе на грудь.

— Ты скажешь Акиму Тамироффу.

— Нет, не скажу. В смысле, я ни одной живой…

— Ох, — произнесла Элоиза. — Его полк где-то отдыхал. Между боями какими-то, мне его друг потом написал. Уолт и еще какой-то мальчишка паковали такую японскую печку. Какой-то полковник хотел ее домой отправить. Или они ее вытаскивали из упаковки, чтобы снова завернуть, я толком не знаю. В общем, в ней было полно бензина и еще какой-то дряни, и она у них в руках взорвалась. Второму мальчишке только глаз выбило. — Элоиза хлюпнула носом. И покрепче сжала стакан на груди, чтобы не упал.

Мэри Джейн соскользнула с кушетки, на коленях проползла три шага к Элоизе и принялась гладить ее по лбу.

— Не плачь, Эл. Не плачь.

— А кто плачет? — сказала Элоиза.

— Я знаю, но все равно не надо. В смысле, не стоит оно того и все такое.

Открылась входная дверь.

— Рамона вернулась, — гнусаво произнесла Элоиза. — Сделай доброе дело. Сходи на кухню и скажи этой, чтобы ее раньше покормила. Сможешь?

— Ладно, если дашь слово, что не будешь плакать.

— Даю. Иди. Мне сейчас только на кухню не хватало.