— Ты чья, что не здороваешься?
И она, пристыженная, сказала тихо:
— Здравствуйте.
И отважилась глянуть в темные незрячие его очки.
Танкист, детвора, согнутая полольщица в огороде… Да еще в Баглаевских садах целодневно валяется в гамаке студент-металлург, тот, что по утрам во дворе зарядку делает да бегает вокруг саг
Зачеплянка хоть и живет заводом, но и земли не чурается, не оторвалась от нее. Катратый радуется, глядя, как уродило, как густо понарастало всего… «Дары природы, Елька… Не поскупилось леточко красное: летом только жуй — лишь бы рот не ленился…» Только клубника отходит, буреют вишенки-петриковочки, спелая шелковица осыпается, а там, гляди, и абрикосы зажелтеют; бывает, так обильно назреет клубника, что женщинам не управиться с нею, тогда объявляется всеобщая мобилизация, и уже сами металлурги лазают по грядкам рядом с детьми, даже смешно Ельке смотреть, как эти люди, которые на заводе — боги, умеют выдавать прочнейшие сплавы, может, даже для межпланетных ракет, покорно ползают на четвереньках по грешной песчаной земле, по раздавленным ягодам, соревнуясь с детьми, покорно собирая дары щедрой зачеплянской природы. Перекликаются, высмеивают свое клубничное рабство:
— Как там Кошубенкова бригада — норму дает? — долетает из сада. Ему откликаются:
— Штурмовщина и тут, будь она неладна!
— А еще и к куме надо на выручку…
Все тут кумовья, сватья, братья. Ни воров, ни летунов. Отцы тут жили, и сыновей, поженив, поселяют возле себя, на одной усадьбе по две-три хаты втискивается, рядом со старыми вырастают новые дома, крепкие, литые из шлака. Раньше, говорят, жилось здесь просторно, сейчас становится теснее, однако Зачеплянка не горюет, весело живет. Жизнь у этих людей открытая, живут отдельно, а словно бы и сообща, на виду. Женщины знают друг о друге все: что которая пекла, что варила, чей не всю получку домой принес, а кто в лотерею «Москвича» выиграть собирается.
Детей густо насеяно, и почему-то вся детвора липнет к студенту Баглаю. Всяких жучков носят ему под шелковицу, кузнечиков, куда-то зовут, и он часто, хоть и хмурится недовольно, отложив конспекты, идет с малышней на саг
Молодежь Зачеплянки в большинстве своем южного типа — живут здесь парни-смугляки и девушки-смуглянки. Где-то работают, где-то учатся, исчезают на целый день и лишь к вечеру возвращаются на свою Веселую. В такую пору шумливее становится Зачеплянка, радиолы слышны, моторчики жужжат, люди через огороды друг с другом перекликаются. После поливки собираются кучками то у одного двора, то у другого, чаще всего — в домино играть, а поскольку улочка не проезжая, в саг
Новый, незнакомый для Ельки зачеплянский мир. Иногда, украдкой подойдя к забору, подолгу смотрит она, незамеченная, из темноты палисадника на людей Зачеплянки, на этих упрямых крутолобых игроков в домино. Для дядька Ягора домино не существует, а Ельке почему-то нравится игорный азарт, этот звонкий перестук костяшек под фонарным столбом. Среди металлургов многие с лицами привлекательными, не столько чертами своими, сколько спокойным достоинством, неробкостью, уверенностью в себе. Когда стучат по столу, бьют со всего размаха костяшками один сильнее другого, то словно сообща врага какого лупцуют, и видишь тогда руки их, — кое у кого до самых локтей в травмах трудовых, в шрамах, — ставшие от этого вроде бы еще крепче. В лицах нередко проступает бледность, переутомление, но есть в них твердость, сосредоточенность мысли, хотя и думают металлурги в такую пору, наверное, не о Хиросиме и бюрократах, а о том, как сделать костяшкой «крышу» такую, чтобы болельщики взревели от восторга.