Собор

— Витя, давай, живо! — послышался из машины голос Эры. — Все поместимся! Я на колени тебя возьму!

Паренек не трогался с места. Огромные выразительные глаза его наполнялись ужасом.

— Ну? — выглянул с водительского места Таратута.

— Оглох, что ли? — грозно кинул Обруч через плечо Таратуты.

— Не сяду! — попятился паренек и, как бы защищаясь, даже руками отмахнулся. — Не сяду! Не сяду!

И, словно в беспамятстве, бросился от машины со всех ног.

В ту ночь видели вишневую «Волгу» в заводском районе, где она носилась по улицам, по темным закоулкам, перескакивала через трамвайные колеи, потом на бешеной скорости промчалась по мосту на левый берег, свернула под виадук, где едва не сбила запоздалого велосипедиста. Пролетела по набережной до водной станции, сделала там бессмысленный пьяный круг и, не останавливаясь, повернула назад в поселки. Будет еще потом у нее на пути готика тополей за территорией заводов, ивы плакучие на гребле, и девушки и парни под ивами — парочки стояли обнявшись, как в восемнадцатом столетии. Влюбленные шарахались, закрывались ладонями от света фар, а машина, обдав их бензиновым чадом, бешено летела дальше, через заводские переезды, в сторону шлаковых свалок.

— Гони! Гони! — слышалось в машине женское, почти истерическое.

— Куда?

— В степь! Где кони ржут!

— Бери от жизни все, все! Так меня мой Лобода учил! Пробоем! Живохватом!

Жанна сорвала занавеску, высунула из машины руку, белая ткань занавески заплескалась на ветру.

— Нет! Это не флаг капитуляции! — неистовствовала она, шалея от быстрой езды. — Это — вызов скуке!

— Быстрее! Быстрее ветра! — не помня себя, вопила Эра. — Гони ее, не жалей!

Верхолаз тормошил Таратуту за плечо:

— Дай поведу. Сто миль дам!

Таратута движением плеча сбросил его руку:

— Отстань, не то выброшу.

— Сто двадцать дам!..

Занесло их в какой-то мрачный тупик: шлаковые свалки, заводские отстойники, кислотами смердит… Пришлось остановиться. Таратута с Обручем вышли, стали оглядываться, о чем-то советовались приглушенно.

Первой опомнилась гейша.

— Куда вы меня завезли? — заскулила она. — Где это мы очутились, где? — Она испуганно искала что-то глазами в причудливых нагромождениях ночи, прислушивалась к темноте. Потом снова заныла: — Зачем я с вами? Что мне свекровь скажет? Почему я такая? Разве я знаю? Неужели на месте цветущих городов только и останется такой вот черный хаос, мертвые каньоны шлаковых свалок?..

— Цыц! Завела за упокой души, — прикрикнула на нее Жанна, подбирая совсем растрепавшиеся волосы. — Будем верить в мировое спасение. Найдутся же какие-нибудь рыцари, явятся, чтобы спасти нас…

— Никто не явится, — буркнул верхолаз. — Мы замыкающие. Да, да, мы замыкаем цикл. Из питекантропа вышли, прошли свой путь и исчезнем, поглощенные вечностью… Исчерпали себя. Взяли такой разгон, что вряд ли без аварии обойтись. Эх, лучше было бы родиться в палеозое, жить охотой на мамонтов…

Обруч тем временем, обшарив машину, явился с добычей:

— Имеем бутылку тормозной жидкости!

Таратута, склонясь, пригляделся к этикетке:

— Три звездочки… Сойдет.

Раскупорив, стали хлестать по очереди прямо из горлышка.

Теперь они уже и мамонтов видят на шлаковых свалках. Тени великанов прадавних, могучие мамонты во мраке ночи пасутся, верхушки каких-то кустов — кусь, кусь! — и нет их. А из-за горизонта, из глубины ночи поздний месяц натужно вылезает. Вылез, застрял на небосклоне, красный, огромный, злой. Не месяц влюбленных. Чего-то тревожного знак.

— Нет, надо веселья! Жажду веселья! — заверещала Жанна, превозмогая ужас, охвативший ее в этом запустении. — Таратута, Обруч! Что мы здесь застряли? А ну-ка дальше куда-нибудь рванем! — крикнула двум теням.

Те снова сели в машину, дали задний ход, выбрались из тупика.

— К собору! — подал идею верхолаз. — Я вам, земноводным, покажу высоту!

Предложение всем понравилось.

Машину рвануло с места.

— К собору! К собору! — взвизгивали женщины. — Замолим грехи наши праведные!

Вскоре машина уже мчалась по Широкой. Деревья тут поразрастались, кроны переплелись, и «Волга» летела сквозь зеленый туннель; месяц, мелькая, показывался сбоку сквозь ветви красным клубком и был на черном фоне неба совсем зловещим.

Мчащимся на бешеной скорости, им сейчас было все нипочем, хотелось шума, гвалта, хотелось какими-нибудь новыми выходками разбудить уже спящие поселки.

Выскочив на майдан, «Волга» остановилась перед собором. Компания высыпала из машины.

— Открою перед вами райские врата, — сказал верхолаз и, повозившись с замком, который, пожалуй, висел лишь для отвода глаз, отпер, широко распахнул тяжелые двери.

Компания ввалилась в собор. Женщины испуганно озирались в сумерках.

— Где же орган?

Обруч включил свой транзистор, и впервые за всю историю храма под высоким сводом его дико ударил джаз. Какой-то жуткой гулкостью пустоты ожили сумерки, завертелись вихрем.

— Ой, там кто-то есть! — вскрикнула Эра, прижимаясь к Обручу и испуганно вглядываясь в темноту. — Звери! Это зверинец какой-то.

Глаза привыкли к темноте, и стало видно, как отовсюду со стен щерятся вепрячьи головы, вроде даже шевелят клыками.