Собор

Добирался Баглай до города на попутных. Подсолнухи уже цвели, целое море их, златолобых, разлилось по степи, повернутых лицом к своему небесному собрату. Ехал с радостным предчувствием встречи с Елькой, с Зачеплянкой, с теми неведомыми людьми, которые станут его союзниками в борьбе за ясное, незагрязненное небо родного края. В стране прогресса не должно быть вредных дымов — таков его, Баглая, девиз. Уже складывались, формировались мысли, неопровержимые аргументы, которые он выскажет тем, с кем и сейчас в дороге ведет страстную победоносную дискуссию. Язвительно высмеивает какого-то горе-рационализатора, предлагавшего все трубы свести в одну и отводить тот дым куда-нибудь в космос… Других тоже на лопатки кладет. До некоторой степени правы и сторонники сухой очистки, — ведь не везде есть достаточные резервы промышленной воды. Много стран переходят на сухое фильтрование, это известно. На Западе пробуют даже мешковые или рукавные фильтры из специальной материи, она должна быть особой прочности и жаростойкости, ибо температура пыли при выходе из труб очень высока. К тому же продукты сухой очистки можно потом переделывать, брикетировать, — в этом есть свое преимущество. Но прежде, чем очищать, нужно охладить газ, понизить его температуру, — в этом проблема. Прямое отсасывание? Металлурги идут на это неохотно, боятся, не отразится ли это на технологическом процессе. Дым из труб — это раскаленный газ с пылью, невидимая глазом пылинка — она твой величайший враг! Только увеличив ее в четыреста пятьдесят раз, сможешь увидеть эту пылинку, собственно, миниатюрный осколок железа. Потому-то она так хорошо летит и легко усваивается организмом. Есть закон о допустимой санитарной норме пыли в воздухе, но кто его соблюдает? Повсюду воздушные бассейны над металлургическими заводами кишат отходами, грязью, разные инспекционные службы тоже глотают эту грязь. На каждом заводе есть вентиляционные лаборатории, но они из года в год лишь фиксируют нарушения санитарных норм. Разве это не самообман?

Баглай никогда не мог спокойно думать об этом. Еще больше пыли стало с применением на мартенах кислородного дутья. Не дым, а железо, чистую руду, более богатую, чем из рудников, выдувают в трубы, а ветер днем и ночью разносит ее над городом… Четыреста тонн пыли ежесуточно — то есть триста тонн чистого железа в виде бурых дымов! А что же директора? У каждого из них и сейчас в наличии фонд, чтобы платить штрафы за загрязненность. И платят, так как им некогда подумать о фильтрах, у них, видите ли, завал… Средства на строительство газоочистительных сооружений им отпускают ежегодно, бери, осваивай, но кто же их осваивает полностью? Кто по-настоящему заботится о подготовке соответствующих специалистов? Был раньше техникум на Кавказе, готовил таких специалистов, его ликвидировали. До применения кислорода, пока мартены дымили потихоньку, еще можно было как-то мириться, а сейчас, когда все процессы интенсифицированы, над заводом — как пожар. Бурые тучи затягивают небо, проблема очищения становится главной… Жалеет Баглай, что нет их бывшего директора Батуры, умер от рака, лауреатом был, — тот бы сразу ухватился за их установку! Мокрая очистка, которую они с Олексой предлагают, конечно, тоже вещь громоздкая, хлопотная, потребуется огромное количество воды, нужно будет строить отстойники, новые установки, каждая из которых почти с целый цех… Но ведь надо же за это приниматься! Пусть сегодня это вам и «невыгодно», товарищ директор, это не работает на план, зато воздух для людей будет чистый, небо над заводами откроется своей голубизной, — разве это не заслуживает максимальных усилий?

Детвора на Веселой с бурной радостью встретила своего любимца. Баглайчата и соседские ребятишки — все были в шоколаде до ушей — верный признак, что Иван из Индии вернулся. Подсолнухи вовсю и на Веселой цвели. И только тут Микола вспомнил, что сегодня день его рождения: еще с детства, со слов матери, запечатлелось в памяти, что, когда он родился, была война, снаряды в садах взрывались и подсолнухи стояли в цвету!

Он забыл, а мать не забыла: пирог с вишнями испекла. Правда, гостей звать не будут, к тому же — завтра выходной, и многие отправились на Скарбное: Иван с Верунькой, и оба Владыки, и Федор-прокатчик, и еще инженер из Иванова цеха. Приглашали и Миколу: как приедет, чтоб сразу же их догонял…

Мать — лоцманского рода, истая днепрянка: высокая, чернобровая еще, несмотря на годы. Суровый излом бровей сегодня словно бы мягче, чувствуется, что душа матери на месте. И старший сын вернулся и младший во дворе… Даже засмеялась, показывая Миколе, какую шаль Иван ей привез в подарок: правда, не по возрасту, как для молодой? Все же накинула шаль на плечи. Микола стал весело уверять, что индийская шаль матери очень к лицу, пусть смело ее носит. Затем спросил:

— А как же тут ваша будущая невесточка, мамо?

Лицо матери помрачнело: исчезла невесточка. Как уехала тогда в город, так больше и не вернулась.