Собор

Он ждал уже, что торгаш потребует с него отступного, однако названная им сумма была немыслима. Десять тысяч!

— Вы понимаете, — вкрадчиво проговорил мсье Пьер, — сейчас для Люси будет очень и очень трудно приискать жениха. А у меня дела идут в последнее время неблестяще. Так что, на меньшее я не согласен. Десять тысяч, мсье. Завтра же, ну, послезавтра. И я уеду.

— Но послушайте! — задыхаясь от бешенства, проговорил Огюст. — Вы, быть может, не знаете точно о моих доходах. Я получаю в чертежной, которой заведую, две тысячи рублей в год. Три тысячи на строительстве собора…

— Нет, мсье, триста рублей в месяц, — вкрадчиво поправил Шарло. — Я наводил о вас справки.

Монферран судорожно вздохнул, чтобы не выругаться, и усмехнулся.

— Да, триста рублей в месяц. Значит, больше трех тысяч. Кое-что дают дополнительные заказы, но, честное слово, пока немного. Расходов же множество: посещения начальства, приемы, подарки. Да еще издание первого моего альбома обошлось в восемь тысяч, и я до сих пор за это отдаю долги… И сама жизнь в Петербурге дороже, чем в Париже. Десяти тысяч мне и за три года не собрать, хотя бы я и стал себе отказывать в самом необходимом. Умерьте ваш аппетит, мсье Пьер.

— Нет, Огюст, тут вы напрасно надеетесь, — жестко сказал торговец. — Я не намерен больше терпеть из-за вас убыток. Вы тоже умеете доставать деньги, если они вам нужны. Проявите изобретательность и достаньте эту сумму.

— Черт побери, откуда?! — уже чуть не на всю кондитерскую вскричал Монферран. — Тогда уж подождите хотя бы год. Возьмите с меня расписку.

— Расписку? С вас? — фыркнул мсье Пьер. — Полно! Стану я брать расписку с обманщика.

— Думайте, что говорите! — прохрипел Огюст.

— Я-то думаю, что говорю и что делаю, — в голосе мсье Шарло появилась некая торжественность, будто он зачитывал приговор. — Да вы обманщик! Я повторю это где угодно, и посмейте это отрицать! Вы обманули меня, разбили жизнь моей дочери, а теперь пытаетесь улизнуть от соблюдения самых обыкновенных приличий! Нет, если вы откажетесь платить, то я обращусь к его величеству императору. Пускай в конце концов прикажет вам, если ваша совесть не заставит вас вернуть бедной оскорбленной девушке то, что по праву ей причитается.

После этих слов он замолчал и стал пристально рассматривать шторы, наполовину закрывавшие окна кондитерской.

Огюст сидел, опустив голову, бледный, как стена. Наконец он поднял на мсье Пьера потемневший взгляд, в котором смешались отчаяние, ненависть и мольба.

— Не губите меня! — прошептал он, стискивая край стола побелевшими пальцами. — Сейчас здесь решается моя судьба. Если вы ее разрушите, смерть моя будет на вашей совести. Да, я поступил с Люси отвратительно… Простите меня, если можете! И… я заплачу вам ваши десять тысяч… Только дайте мне хотя бы три дня: мне нужно ведь где-то назанимать такую сумму…

— Извольте, — мсье Шарло опять заулыбался. — Петербуржские гостиницы очень дороги, но так уж и быть… Нынче у нас четверг. В воскресенье здесь же и встретимся, и я вам отдам по получении нужной суммы ваше обязательство. До скорой встречи, мой мальчик!

День в чертежной прошел для Огюста как в тумане. Мысленно он припоминал имена известных ему ростовщиков и идущую о них славу.

В шесть часов вечера молодой архитектор вошел в залу знакомого ему трактирчика фрау Готлиб возле Конюшенной площади.

Хозяйка узнала своего бывшего постояльца и обрадовалась ему.

— Што господин шелает получаль? О, какой господин бледный! Он, верно, замерзаль… Шелаете крепкий чай?

— Водки желаю! — падая на стул, сказал Монферран. — И пожалуйста, целую бутылку.

Дальше будто опустилась тяжелая, черная занавесь. Он ничего не мог вспомнить.

— Вы полежите еще чуток, сударь, — Алеша, приложив компресс, заботливо поправил одеяло. — Я, коли желаете, слетаю в Комитет ваш да скажу, что вам неможется. Уж один раз снесут… Все одно работать не сможете. Голова-то болит?

— Болит, — Огюст сморщился, привстав, оглядел комнату, в которой заметил наспех прибранный беспорядок, и вдруг понял…

— Алеша, скажи, что со мной было?

— А вы ничего не помните? — спросил слуга, присаживаясь на стул, придвинутый вплотную к кровати.

— Ничего не помню… Когда я пришел домой?

— Часу так в десятом.

— И что было потом?

Алексей чуть заметно покраснел и отвел взгляд в сторону.

— Да бог с вами, Август Августович! Мало ли что бывает? Слава богу, что так. А коли бы хуже было? Вы же, как зашли в коридор, так замертво и упали… А ну, как бы не дошли, да на улице?! А нынче мороз приударил… Вот и была бы вся недолга! Как подумаю…

Огюст растерянно и испуганно посмотрел на него, чувствуя, что лицо его заливает пунцовая краска.

— Упал в коридоре? Я?.. Фу ты, дрянь, размазня! Как же я мог так… Как это по-русски?

— Перебрать, — подсказал Алексей. — Да ведь со всеми бывает, сударь. А вы ее еще не знаете, водки-матушки… И закусить надо было, а вы без закуски.

— А это ты откуда знаешь, а?

Слуга снова потупился:

— Знаю уж… Видно было…

В это время Огюст ощутил во рту гадкий привкус и догадался…

— О, боже! — вырвалось у него. — Какая гадость!

И, отвернувшись, он бросил: