Собор

Возле пандуса, кутаясь в широченную шубу, расхаживал среднего роста плотный мужчина. Всмотревшись издали, Огюст узнал его, и у него явилось мгновенное желание повернуться и бежать сломя голову прочь, но сознание подсказало, что это бесполезно.

— О, господи! Только этого мне сейчас и не хватало! — простонал архитектор чуть слышно, хватаясь невольно за Алешино плечо.

— Что с вами, Август Августович?! — ахнул парень. — Кто это такой?

— Дьявол! — воскликнул Огюст жалобно. — Матерь божия, я погиб!

Между тем мужчина в широкой шубе заметил архитектора, заулыбался и, решительно шагая, пошел ему навстречу. Призвав все свое мужество, Огюст тоже улыбнулся, хотя ему впору было падать в обморок, ибо к нему приближался с обычной своей любезнейшей улыбкой не кто иной, как мсье Пьер Шарло…

Полчаса спустя они вдвоем сидели в кондитерской на Невском проспекте и вели беседу, которую сторонний человек вполне мог бы принять, во всяком случае вначале, за беседу двух давно не видавшихся друзей.

— Мне стоило труда вас разыскать, мой мальчик, хотя вы и стали теперь здесь знамениты, — небрежно говорил мсье Пьер, двумя пальцам поднося ко рту маленькую фарфоровую чашечку и осторожно отпивая кофе. — Квартиру вы поменяли… Предчувствовали, что я приеду?

— Нет, — покачал головою Огюст. — Та квартира была маловата.

— Ну да, разумеется, вы же почти имеете семью… — мсье Пьер усмехнулся, и глаза его заблестели. — Однако вид у вас преуспевающий, не то, что в Париже. Вы повзрослели немного, возмужали, хотя по-старому кажетесь куда моложе своих лет. Приятно видеть это, друг мой.

— С чем вы ко мне приехали, мсье Шарло? — спросил Монферран, все еще искусно скрывая свое нечеловеческое напряжение. — Не могли же вы проехать от Парижа до Петербурга ради того, чтобы сказать мне, что я хорошо выгляжу.

Достойный торговец рассмеялся:

— Само собою, я вовсе не так непрактичен. Нет, Огюст, как вы понимаете, я поведу речь о ваших обязанностях, о которых вы решили забыть.

Молодой человек с усилием перевел дыхание и заговорил вполголоса, ибо находящиеся в кондитерской случайные дневные посетители могли понимать по-французски.

— Послушайте, мсье, — проговорил Огюст, — я знаю: я виноват. Но согласитесь, подписание брачного соглашения и мое обручение с мадемуазель Люси были с моей стороны недобровольны. Вы меня к этому вынудили. И потом освобожден из тюрьмы я был не вами, вы это знаете, так что если считать наше соглашение торгом, то платы я не получил… Мне искренно хотелось исполнить мой долг, сдержать данное вам слово, но обстоятельства вынудили меня уехать из Парижа…

— И прихватить с собой мадемуазель де Боньер, — добавил мсье Пьер. — Она-то, бедняжка, знает, по крайней мере, что вы женаты?

— Я не женат, а обручен, мсье! — вскрикнул возмущенный Огюст. — В этом, по-моему, есть разница. И потом мы говорим с вами не о мадемуазель де Боньер, ибо мои с нею отношения вас не касаются. Чего вы хотите от меня?

— Странный вопрос! — вскричал мсье Шарло. — Право, очень странный… Вспомните, сколько прошло времени, Огюст. Моей дочери ныне тридцать один год. Собираетесь ли вы исполнить свое обещание, вернее, как вы сами сказали, сдержать слово!

Вот оно что! — молодой человек опять сделал над собой неимоверное усилие и улыбнулся. — А отчего же вы столько времени ждали, мсье? Вы мне и не писали даже, не пытались меня отыскать… Теперь же, когда я стал здесь известен и, как вы очевидно думаете, богат, вы приезжаете требовать, чтобы я женился на Люси.

— Я думал и ждал, что вы сами опомнитесь, — сказал мсье Пьер суровым тоном, — но вы оказались непорядочны. Извольте же, у меня ведь есть соглашение и свидетельство о вашем с Люси обручении. А, насколько я знаю, в России уважают законы. Кроме того, мне говорили, что император Александр, при коем вы состоите придворным архитектором, очень не любит незаконных сожительств.

На лице Огюста так явственно отразилось вспыхнувшее в нем желание кинуться на мсье Пьера и вцепиться ему в горло, что тот, видимо вспомнив табурет из тюрьмы Ла-Форс, поспешно отодвинулся от стола вместе со своим стулом, делая вид, что стряхивает с панталон капельку кофе.

Но Монферран тут же овладел собою.

— Вы хотите, чтобы ваша дочь переехала в Петербург? — тихо спросил он.

— Конечно, если уж вы здесь обосновались, — решительно ответил торговец.

— Я не согласен на это, — спокойно, с силой, которой прежде мсье Пьер в нем не замечал, сказал Огюст. — Я никогда не любил вашу дочь, и она не любила и не любит меня. Все равно я любой ценой разорву эту помолвку, и вы не заставите меня жениться.

Казалось, мсье Пьера не возмутили эти слова. Он прищелкнул языком, допил кофе и сказал со вздохом:

— Ну что же, любой ценой так любой ценой. Я не враг моей дочери… К чему ей муж, который ее ненавидит? Хотя, сказать правду, многие мужья и жены питают друг к другу взаимную ненависть и живут счастливо. Но будь по-вашему. Моя цена, если перевести счет на русскую валюту, десять тысяч рублей.

— Что-о-о?! — дико вскрикнул молодой архитектор. — Сколько?!