Соблазны бытия

Записи за первые месяцы 1909 года были милы и забавны. Оказывается, Селия тогда примыкала к социалистам, входила в Фабиановское общество и по их заданию каждую неделю навещала Сильвию Миллер – мать Барти. Она изучала жизнь этого многодетного семейства, ютившегося в двух жалких комнатках и кормившегося на фунт в неделю. Столько зарабатывал Тед – муж Сильвии. Фунт в неделю для семьи, где было шестеро детей. Некоторые из них спали вместе с родителями, другие – под столом, а самая младшая – самой младшей тогда была Барти – в комодном ящике. «Чтобы вымыть эту ораву и постирать их белье, Сильвия вынуждена ходить за водой на улицу, а потом греть чан на плите. Хрупкая, изможденная, вечно чем-то озабоченная женщина. А Теду нужно каждый день ходить на свою фабрику, где он зарабатывает двадцать три шиллинга в неделю. По здешним понятиям, очень неплохие деньги. Как такое возможно? На дворе уже двадцатый век! Каждый визит к ним поднимает во мне волны злости. Я едва сдерживаюсь».

Чарли вспомнил, как взбеленилась Барти, когда однажды он признался, что чувствует себя бедняком. Тогда ее слова показались ему просто эмоциональным всплеском. Дневник Селии добавлял им живости и подтверждал документально. «Бедная Сильвия. Выражаясь ее словами, она снова залетела. Ребенок должен родиться где-то к Рождеству. И тогда в двух каморках будет ютиться уже семеро детей. А у меня еще хватает наглости жаловаться на боли в спине и выговаривать Нэнни, что она плохо выгладила костюмчики Джайлза. Мне стыдно за себя».

Далее шли ее ранние впечатления о Барти – милом и смышленом ребенке. «Ее волосики цветом напоминают львиную гриву. Она так быстро бегает на своих маленьких ножках. Я в восторге от ее шейки, такой тонкой и нежной. Из всех детей Сильвии Барти вызывает во мне наибольшие симпатии. Чувствую, и она ко мне тянется».

«Бедняжку почти на весь день Сильвия привязывает к ножке стола для ее же блага, иначе она того и гляди опрокинет на себя кастрюлю с кипящей водой. Барти такая непоседа, что для нее быть привязанной равнозначно заключению в тюремную камеру».

Из дневника явствовало, что Селия в то время сама была беременна. Узнав, что у нее будет не один ребенок, а двойня, она решила скрыть это от Оливера, дабы он не мешал ей заниматься своими делами. «Я чувствую себя великолепно. Если он узнает, поднимется ненужный шум, начнутся ограничения. А мне нужно помочь Сильвии с родами. Она рассчитывает на мою помощь. Стоит рискнуть. Я ведь имею практически все, тогда как она – почти ничего».

А старуха и тогда была смелой. Особенно если учесть, что за год до этого у нее произошел выкидыш. Вот почему Оливер настаивал на ее уходе из «Литтонс», а она прибегала к различным уловкам, желая поступать по-своему. В ней уже тогда проявлялась двуличность и стремление манипулировать другими. Барти часто ему рассказывала об этом.

Перевернув еще несколько страниц, Чарли так и подскочил. Селия подробно описывала рождение седьмого ребенка Сильвии. И не только рождение.

«Это произошло на шесть недель раньше ожидаемого. Я принесла им корзинку с рождественским угощением и одеяльце для новорожденного. Оказалось, у Сильвии начались схватки. Том встретил меня на крыльце и сказал, что Сильвия просит меня зайти и побыть с ней. Боже мой, как мне тяжело писать об этом. Я осталась с ней и все это время не выпускала ее руки. Роды прошли довольно быстро. Она держалась очень мужественно.

Родилась девочка. И родилась… калекой. Ее ножки были плотно переплетены, а на спине краснела ужасная открытая рана. Но меня поразило ее удивительно красивое, умиротворенное личико. Мы думали, что ребенок мертв. Сильвия была сильно огорчена. Я чувствовала себя совершенно лишней. Повитуха старалась оживить ребенка, но безуспешно, как нам казалось в тот момент. Повитуха завернула девочку в полотенце и дала мне подержать, а сама пошла к себе, чтобы принести еще тряпок и старых газет.

Сильвия попросила передать ребенка ей. Я выполнила ее просьбу. „Слава богу, она умерла“, – повторяла Сильвия, но одновременно плакала от горя. А меня одолевала дурацкая мысль: насколько красивее выглядела бы эта несчастная девочка, если ее завернуть в одеяльце.