– Что случилось, муженек? – спросила она. – Ты злишься, что я не такая распутная, как ты думал? Ты сердишься из‑за того, что я не сказала тебе о своей девственности? Но ведь мы оба знаем, что ты бы мне не поверил. Или тебе неудобно оттого, что мы с тобой оказались не такими, какими хотели казаться?
– Настоящая игра? – произнес он. – Именно ее ты хотела все это время, Кендра? Тебе надо было связать меня в узел, забить мою голову фантазиями, сделать из меня сумасшедшего? Чего твой отец планировал добиться этими уловками?
Она моргнула, по‑прежнему прижимая к себе платье.
– Мой отец? При чем тут мой отец?
– Разве он не посылал тебя ко мне?
– Он не отправлял меня в беседку, – ответила она. – Но он в самом деле послал меня в Нью‑Йорк. Он никогда не интересовался, девственница я или нет.
Ей стало тошно от одной мысли о том, что она обсуждает свою невинность с отцом.
Бальтазар выглядел так, будто сейчас протянет руки и обнимет ее. И Кендре захотелось расплакаться. Но вместо этого он встал с кровати и прошелся по спальне. Он остановился у одной из величественных арок, выходящих на изящную террасу, и уставился на море.
Солнце заливало его тело, которое казалось вырезанным из камня и отполированным до блеска.
Поскольку он больше не смотрел на нее, Кендра прижала руку к груди в области громко колотящегося сердца.
– Ты должна была сказать мне, – сурово и хрипло произнес он.
– А зачем? – просто спросила она.
Даже с другого конца комнаты она услышала, как он глубоко вздохнул, и от этого звука ее сердце сильнее заныло.
Кендра закуталась в платье, как в одеяло. Она вспомнила, что чувствовала раньше, подходя к Бальтазару, когда он стоял на краю обрыва. Казалось, они оба могут улететь в синеву неба и остаться там навсегда.
– Бальтазар, – тихо произнесла она. – Что было бы, если бы мы заключили совсем другую сделку?
Рука, которую он прижимал к краю открытой арки, сжалась в кулак.
Кендра восприняла это как знак одобрения. Во всяком случае, это был знак того, что она на правильном пути.
Она положила руку на живот. И подумала о своих отце, брате и матери и о жизнях, которые они для себя выбрали. Затем она вспомнила о своей двоюродной бабушке Розмари, которая отказалась от неприятного ей образа жизни и делала все, что ей заблагорассудится.
«Мы можем сделать нашу жизнь такой, какой захотим», – написала ее двоюродная бабушка замысловатым курсивом на первой странице дневника, который она оставила Кендре для чтения.
Кендра может начать новую жизнь прямо сейчас.
– Давай перестанем думать о других, – мягко предложила она. – Давай думать только о тебе, обо мне и нашем ребенке. Ты станешь отцом, Бальтазар. Я буду матерью. Мы оба станем родителями этого ребенка, а это кое‑что значит. По‑моему, для ребенка это будет важнее всего.
Слова срывались с ее губ, хотя она не понимала, откуда они берутся. Они шли от самого сердца.
Кендра редко рисковала в своей жизни. Она редко на что‑то осмеливалась, за исключением тех случаев, когда дело касалось Бальтазара.
Она подумала о венцах, которые они надевали сегодня, и о кольцах на руках. О том удивлении на его лице, когда он смотрел на нее, пока они оба обнимали руками ребенка, созданного вместе.
Это должно было что‑то значить.
Она вздохнула:
– Давай попробуем стать настоящей семьей.
Бальтазар повернулся к ней, но не подошел ближе. Он стоял, окруженный светом, но его взгляд был мрачен.
Кендра сдержала дрожь.
– Семья, как твоя? – спросил он с тихой угрозой. – Мать, закормленная успокоительными лекарствами. Морально разложившийся отец, который заставляет заниматься проституцией свою дочь‑девственницу, чтобы спасти сына от последствий его собственного преступления. Человек, который не знает границ, не придерживается никаких принципов. Который всегда делает только то, что ему нравится. Какая заманчивая перспектива!
Кендра могла перечислить кучу причин, по которым она не была в восторге от своей семьи, но ей не нравилось осуждение Бальтазара.
– В каждой семье свои проблемы, – произнесла она. – Твоя семья тоже не была идеальной, ты сам так сказал.
Он зашагал в ее сторону. На его красивом лице читалась ярость.
– А ты хочешь знать, почему в моей семье было столько проблем? – сурово спросил он.
Кендра призналась себе, что сейчас не хочет этого знать.
– Когда моя мать вернулась из частной клиники, она пыталась наладить свою жизнь. С моим братом и мной это было легко. Мы любили ее. – Взгляд Бальтазара похолодел. – С нашим отцом она добилась гораздо меньшего успеха.
– Бедняжка, – выдохнула Кендра.
– Мой отец ненавидел мою мать за ее слабость, – сказал Бальтазар. – Прав он был или не прав, но так было. Через некоторое время я стал следующим объектом его ненависти. – Он мрачно скривил губы, и Кендра охнула. – Он сделал из меня свое подобие, Кендра. Константину иногда позволялось своевольничать, но мне – никогда. Мне было проще воспринимать все, что говорит мой отец, как Священное Писание. Моя мать была слабой. Она не заслуживала снисхождения от моего отца. Он считал именно так, и я делал то же самое.