Собиратель реликвий

— Ну так как же? — не унимался Дисмас. — Малец исцелился от французки?

— Stronza!

— Stronza? — переспросил Дисмас. — А! Это «сука» по-вашему, по-макаронному. — Он по-дружески хлопнул разгневанного камердинера по плечу. — Ну зачем сразу обзываться? Мы же с тобой по-свойски беседуем. Всем известно, что твой босс подхватил французку, причем конкретно подхватил, дальше некуда. Неудивительно, что он так вцепился в плащаницу! Правда, немного изгваздал святыню, но ее ведь отстирают… Ладно, хорош ломаться, рассказывай уже. Исцелился или нет?

Карафа сжал рукоять кинжала. Дисмас изготовился отразить удар. Они стояли нос к носу.

Неожиданно Карафа с улыбкой посмотрел на руки Дисмаса. Дисмас запоздало сообразил, что забыл надеть перчатки. Чертыхнувшись про себя, он заявил:

— Если вашему господину полегчало, я провожу сестру Хильдегарду обратно.

Карафа скрылся в герцогской опочивальне. Через миг дверь снова распахнулась. Магда вышла в приемную.

Магда и Дисмас в молчании вернулись в апартаменты.

— Ну что? — наконец спросил Дисмас.

— Как только Карафа вышел к тебе, я дала герцогу три капли ладанника. Потом заговорила о плащанице, мол, какая это восхитительная вещь и можно лишь позавидовать тому, кто ею обладает. Он на это ничего не сказал.

— Теперь я точно знаю, что они хотят ее похитить.

— С чего вдруг такая уверенность?

— Я изо всех сил досаждал Карафе, пытаясь его разозлить. Однако он сдержался и меня даже пальцем не тронул. Хотя ему этого очень хотелось.

— И что с того?

— Убивать слугу другого гостя — дурной тон. Скандал помешает их планам. Если бы они не замышляли похищение плащаницы, Карафа непременно пырнул бы меня кинжалом или полоснул бы по лицу, чтобы научить хорошим манерам.

— Странный способ разузнавать чужие замыслы.

— Ничего другого мне в голову не пришло, — вздохнул Дисмас. — Кстати, я сплоховал. Карафа видел мои руки. Что ж, может, он решит, что это стигматы, и станет держаться почтительней.

37. Consummatum est [17]

Наутро Дисмаса и Магду разбудило громыхание входной двери и зычные проклятья ландскнехтов.

Полусонный Дисмас в одном белье вышел в прихожую. Нуткер и Ункс ввалились в апартаменты и с грохотом швырнули на пол охапки дров. Одному Богу известно, что подумали соседи архидьякона.

— В чем дело?

— Спроси у его задрочества графа Лотара, — огрызнулся Ункс.

Недовольно ворча, ландскнехты снова ушли. Немного погодя с лестницы донесся топот. Нуткер с Унксом приволокли еще одну порцию поленьев и с тем же небрежением выгрузили поклажу.

— На дворе весна, — сказал Дисмас. — Холода прошли. Зачем нам такая уйма дров?

— Спроси его королевское высочество.

Ландскнехты обливались потом и утирали лбы одной и той же тряпицей, что очень удивило Дисмаса.

Из опочивальни выглянул Дюрер в холщовом балахоне.

— Несите еще дров, — велел он Нуткеру с Унксом. — Шесть охапок, не меньше. И четыре ведра воды.

Приказ был встречен таким потоком брани, что покраснела бы даже икона Пресвятой Богородицы на стене.

— Иди сюда, — сказал Дюрер Дисмасу. — И прихвати с собой поленцев.

Дисмас проследовал за ним на кухню. Дюрер уже законопатил там все щели и затянул двери и окна плотными завесами из покрывал и простыней.

Повсюду стояли плошки, горшки и банки, плодовый пресс, а также различные инструменты, включая клистирный шприц… «Это еще зачем?» — удивился Дисмас, но спрашивать не стал, предпочитая остаться в неведении.

Напротив большого гардеробного зеркала была медная лохань для омовения. Рядом с зеркалом пришпилен эскиз, с идеальной точностью воспроизводивший изображение на плащанице.

В центре кухни стоял длинный узкий стол. Расстеленный на нем холст свисал с торца столешницы, собравшись тяжелыми складками на полу.

На растопленной плите в двух больших кастрюлях кипела вода. По кухне витал аромат смирны.

— Раздевайся, — велел Дюрер. — Тут сейчас все жарким паром изойдет. Только сначала скажи Магде, что мы начинаем. Да, и разузнай, куда запропастился чертов Кунрат. Его третий час нет. Эти ландскнехты только и думают, как бы выпить и перепихнуться!

Дисмас отправился за Магдой.

— Он там превратил кухню архидьякона в… ох, слов нет. В логово алхимика, вот во что, — доложил он ей.

С лестницы снова донесся топот и площадная брань. В апартаменты ввалился Кунрат в обнимку со здоровенной кадкой. Поверх кадки была наброшена мокрая рогожа.

— Это что еще?

— Это для нашего великого художника. Ему величие не позволяет самостоятельно добывать всякую хрень для своих художеств, — проворчал Кунрат, с грохотом опустил кадку на пол и устало потер поясницу. — Я что ему, носильщик?

Дисмас приподнял рогожу и отшатнулся:

— Господи! Откуда это? С бойни?

Кунрат утер лоб той же тряпицей, что утирались его товарищи.

— Художник договорился с цирюльником. А цирюльня у черта на рогах, на другом конце города! — пожаловался он и, хмыкнув, добавил: — Я немало крови пролил на своем веку, но еще ни разу не таскал ее ведрами, как какая-нибудь доярка. Скажи ему, пусть сам потом таскает, если вдруг мало покажется.

В прихожую вышел Дюрер.