Собиратель реликвий

Ваш поставщик святынь Дисмас, назначенный исполнителем этой возмутительной и вероломной авантюры, — мой пленник. Не сомневайтесь в том, что к нему применяются самые пристрастные методы дознания. Не сомневайтесь также, что его признания с подробным изложением всех ваших святотатственных махинаций в самом скором времени будут опубликованы по всей империи, к позору Саксонии и дома Веттинов.

Писано сего дня вашим братом во Христе, чье Святое имя вы подвергаете поношению покровительством еретику Лютеру, а теперь еще и кощунством самым богомерзким,

ALBERTVS. CARDINA. MAGVN.[5]

— Он спятил, — покачал головой Фридрих.

— Скорее всего, обнаружил, что плащаница подделана мастером Дисмасом. Этим и объясняются речи о святотатстве и кощунстве. Непонятно только, почему он считает, что в этом замешаны вы.

Фридрих смотрел на письмо:

— Тут какая-то уловка. Хитроумный ход, чтобы взять верх в деле Лютера.

— Возможно. Но логика туманная. На мой взгляд.

— Как бы там ни было, — вздохнул Фридрих, — он заполучил Дисмаса.

— Боюсь, что так.

— Вы упоминали о какой-то новой пытке…

Спалатин кивнул.

— И?

— Это так называемая марионетка. Применяется двумя… двумя способами…

— Да рассказывайте же, Георг!

— Уши, ладони и ступни прокалывают крючьями. Жертву подвешивают. И дергают за веревки. Отсюда и название. Этой пытке намеревались подвергнуть Бернгардта, нюрнбергского мошенника. Она пользуется успехом у публики: казнь растягивается на сутки.

Лицо Фридриха исказила гримаса омерзения.

— Когда было отправлено письмо?

— Пятого дня.

— О господи!

— Дисмас — выносливый малый. Вы же помните, он из райзляуферов.

— Висеть на крючьях — это не сражаться, Георг. Он поступил скверно, но я не желаю оставлять его Альбрехтовым инквизиторам на расправу. Вам следует поторопиться. Вы готовы?

Спалатин кивнул.

— Предложите все, что посчитаете необходимым. Выясните, почему Альбрехт полагает, что мы причастны к этой… напасти.

Спалатин поклонился и направился к дверям.

— Георг?

— Да, ваша милость?

— Вызволите Дисмаса во что бы то ни стало. Я ему сам шею сверну.

В майнцском кардинальском дворце Спалатина проводили в приемную. Тело ныло от сумасшедшей скачки. Он невольно скрипел зубами, ковыляя по каменному полу. Не желая выдавать свою слабость, Спалатин с усилием выпрямился, расправил плечи и переступил порог приемной. Ему тут же пришлось склониться, чтобы облобызать подставленный перстень, и позвоночник будто проткнули раскаленным прутом.

— Ваше высоко… преосвященство.

— Вам нездоровится, мастер Спалатин?

— Возраст, ваше высокопреосвященство.

— Судя по всему, дорога была не из легких.

— Курфюрст наказывал передать вам заверения в братской любви. Он в высшей степени удручен и встревожен вашими, если мне будет позволено так выразится, ошеломляющими заявлениями.

— С вашего позволения, мы глубоко опечалены нашим некогда возлюбленным братом.

— Ваша эпистола не оставляет в этом сомнений. Мой господин приказал выяснить причину, по которой ваше высокопреосвященство полагает курфюрста сопричастным какому бы то ни было вменяемому деянию.

— Мастер Спалатин, давайте не станем разыгрывать невинность, — фыркнул кардинал и дал знак монсеньору.

Тот достал из ларца сложенный отрез льна и без лишних церемоний разостлал его на длинном столе с поспешностью лавочника, показывающего третьесортный товар.

«Res ipsa.[6] Вот и доказательство», — подумал Спалатин, осеняя себя крестным знамением.

— Да будет вам, — сказал Альбрехт. — Мы же с вами знаем, что в этом нет нужды.

Спалатин вглядывался в восхитительное изображение, затылком чувствуя пристальный взгляд Альбрехта.

— Великолепная вещь. Мои поздравления вашему высокопреосвященству.

— Мы бесконечно польщены вашим одобрением. Скажите, не кажется ли вам, что правая длань Господня особенно удалась?

Спалатин пригляделся. Сначала он ничего не заметил, но потом увидел рубиновый перстень в пасти… Господь всемогущий! Подпись Кранаха? Да что это все… Он перевел взгляд на Альбрехта:

— Даже не знаю, что сказать, ваше высокопреосвященство.

— Вам знакома эмблема придворного живописца Кранаха?

— Да. И тем не менее…

Альбрехт стукнул пальцем по тронному подлокотнику:

— Нам не до шуток, мастер Спалатин. Будьте очень осторожны: не ровен час под вами разверзнется твердь, и вас подвесят в наших казематах, рядом с вашим приятелем-заговорщиком.