Собиратель реликвий

— Ну-у-у…

— И не все прогнило. Фридрих, например, не прогнил. Предлагаю тост за Фридриха Саксонского. Кстати, я же заставил Альбрехта выпить за его здоровье!

Ха-ха-ха-ха!

— Ты бы видел его рожу. Я думал, он… Ох, черт! Спалатин.

В дверях стоял секретарь Фридриха. Он оглядел таверну, заметил Дисмаса и направился к их столу.

— Так-так, — добродушно произнес он, с улыбкой глядя на двух нализавшихся друзей и горки мерцающих дукатов. — Мы сегодня что-то празднуем?

— Да, — сказал Дисмас, внезапно протрезвев. — Мы… я… Я потерял все деньги из-за этого проходимца Бернгардта.

— Я слышал, — сочувственно кивнул Спалатин. — Соболезную.

— Но я нанял адвоката, ловкого малого, и… — Дисмас показал на золото. — В общем, он сумел вернуть мои деньги. Не все, конечно. Адвокаты нынче дороги. Но оно того стоит. Как видите.

— Рад за вас. Между прочим, дядюшка вас заждался.

— Мы только что пили за его здоровье. Я как раз хотел его навестить.

— На прошлой неделе случилось нечто странное, — сказал Спалатин.

— Правда?

— В замок прибыл почтовый курьер со срочной депешей от мастера Дисмаса из Нюрнберга. А когда послание распечатали, там ничего не оказалось. Ни слова. Чистая бумага. Это вы прислали?

— Я?.. Нет… Точно не посылал. Я же помню. Очень странное происшествие. Выпьете с нами?

— Нет, спасибо. Я должен поговорить с Генляйном, часовых дел мастером.^{11} Вон он сидит. Ваш дядюшка хочет заказать красивые часы для лектория. Будем надеяться, они обойдутся дешевле, чем ваш адвокат. Только не показывайте Генляйну вашу кучу дукатов, иначе он начнет торговать вам свои часы.

Спалатин ушел за стол к часовщику.

— Думаешь, он поверил? Ну, про письмо?

— Да ему плевать. А на кой ты наплел ему про адвоката?

— Что пришло в голову, то и наплел. Или нужно было сказать, что это золото, которым император заплатил тебе за Ахенский алтарь? Надо же было как-то ответить. Денег-то прорва, хватит, чтобы…

— Купить еще бренди! А потом еще.

Из «Жирного герцога» приятели выбрались глубоко за полночь.

— Ты только в ров не свались, — предостерегал Дюрер.

— Зря я солгал мастеру Спалатину. Он хороший человек.

— Да, действительно. Надо было честно признаться: мол, послал дядюшке брехливую цидулю, написанную исчезающими чернилами, чтобы облапошить архиепископа Майнцского. И познаете истину, и истина сделает вас свободными…^{12} — Дюрер рыгнул. — Давай прямо сейчас двинем в Виттенберг, и ты сам ему все расскажешь.

— Тоже мне, утешитель выискался!

— Я просто говорю…

— Не надо больше ничего говорить.

— Ох, ну сколько можно каяться?! Мы сделали доброе дело. Может, теперь у Альбрехта не хватит денег на кардинальскую шляпу.

Дисмас вытащил из кармана дукат и стал разглядывать его при свете луны:

— Как ты думаешь, Нарс, где взяли этот дукат?

— У Якоба Фуггера, как и все остальные дукаты на свете.

— Скорее, у какого-нибудь бедного недоумка, который бросил его в сундук Альбрехта, надеясь выкупить родных из чистилища.

— Тот, кто бросил этот дукат в сундук, конечно же, недоумок, но явно не бедный. И поделом ему, если он еще и настолько туп, что воображает, будто из чистилища вызволяет золото, отданное раскормленному монаху. Я согласен с Лютером. Он утверждает, что никакого чистилища нет. Это просто выдумка. Чтобы все от страха уверовали. К чертям чистилище! О как! К чертям. Чистилище. Нет, ты понял?

— Да уж, Нарс. Обхохочешься. Не забудь Агнессе рассказать.

11. Честное слово

Спустя несколько дней Дисмас верхом подъезжал к Виттенбергу по Лейпцигской дороге.

Особой любви к Виттенбергу Дисмас не питал. Небольшой городок на пологом северном берегу Эльбы, ничего примечательного вокруг. Как ни странно, многие живописцы, включая и Кранаха, окружали Виттенберг величественным горным пейзажем, словно где-нибудь в Баварии. И все-таки, несмотря на заурядный вид городка, детище Фридриха вызывало невольное восхищение. Наверняка в один прекрасный день местный университет сможет потягаться даже с Сорбонной.

Лошадиные копыта простучали по деревянному мосту. По левую сторону высилась башня замковой церкви, а справа виднелись башни-близнецы городского собора. На восточной окраине расположился монастырь августинцев, где брат Лютер наверняка сочинял очередную гневную инвективу против папы. Бедный дядюшка Фридрих!

Стражник у городских ворот жестом велел Дисмасу проезжать. Во дворе замковой церкви Дисмас спешился. Он смотрел на величественное строение и с грустью думал, что в последний раз посещает место, где провел так много времени, пополняя галерею Фридриха. Еще печальнее было от мысли, что он никогда больше не увидит своего покровителя.

Дворецкий Клемп объяснил, что курфюрст в Долгом зале, позирует Кранаху для нового портрета.

Дисмас прошел в кабинет Спалатина. Случайная встреча в нюрнбергской таверне все еще внушала определенное беспокойство.

— А, блудный племянник! — с улыбкой приветствовал его Спалатин.

Что он имел в виду? Или это его обычное добродушие? После обмена любезностями Дисмас как бы невзначай спросил:

— Кстати, что-нибудь выяснилось о странной депеше?