Собиратель рая

– Зашибись пальтецо. Мне нравится. Теперь главное, чтоб моя заценила. А то как пойдет меня опять грызть: где ты это нашел да на какой помойке подобрал? Я ей слово, она мне десять… Вот скажи мне, почему всё так?! Я и на Северном флоте служил, и срок мотал, и в каких только переделках не бывал, а с этой змеей сладить не могу. Почему всё так, а? – Валера смотрел на Кирилла, выжидательно щурясь, словно вдруг уверовал, как члены королевской свиты на барахолке, что он знает ответы на все вопросы. Этот упорный вопросительный прищур делал особенно заметной вмятую в излом переносицы окостеневшую боль, корежащую Валерины слова, вынужденные сквозь нее протискиваться, мучительно искривлявшую всё, что он говорил. – Ведь в смысле целого, то есть вообще всего, баба же должна быть? Без жены ж никуда?

Кириллу забавно было видеть свое пальто на плечах Валеры. Он часто менял или давал поносить свои вещи, но все-таки ученики и последователи Короля на блошинке очень уж сильно от Валеры отличались. Английский дафлкот неплохо на нем сидел, но заметно менял его, делал почти безобидным, как будто они были давным-давно знакомы. Король протянул руку и покровительственно похлопал Валеру по плечу:

– В смысле целого, то есть всего, и зоны должны быть, и без ментов, ты же сам говорил, никуда. Кстати, о ментах. Объясни-ка мне, как к отделению выйти, а то я что-то уже совсем не понимаю, куда забрел.

– Да проще простого. Мимо ментуры и захочешь пройти – не пройдешь. Все дороги к ней ведут.

Валера принялся объяснять, как Кириллу выйти к отделению, потом сломал ветку куста и начертил для наглядности путь на снегу.

– Только мне в другую сторону, ты уж меня извини, в ментуру я по своей воле не пойду.

– Я тебя и не зову. Теперь уж сам как-нибудь выберусь, спасибо, что дорогу показал.

– Нет, ты, честное слово, извини. – Валера, кажется, испытывал вину, что приходится оставлять Кирилла одного. – Не выношу я ментов. Как увижу их ряхи наетые, прям злоба душит, ничего не могу с собой поделать.

– Ладно, ладно. Давай. Пойду я.

– Носи мой кожан. Ему сносу нет, практически вечный.

– А ты с дафлкотом поосторожней. Он порван там немного снизу, так это ты сам и порвал, когда в подъезде меня отпускать не хотел.

– Ничего, моя заштопает.

– Уверен?

Валера не ответил, только скривил лицо нехорошей улыбкой, дававшей понять, что уверен он, если что, только в своих кулаках.

– Ты к ней сейчас? С повинной?

Валера покачал головой:

– Погуляю еще, зайду в один кабак, тут поблизости, в “Лукоморье”. Мне там один крендель лавэ должен, а всё не возвращает, тянет резину… Поговорю с ним сегодня по душам, если застану. Может, получу должок.

Прощаясь, Кирилл поднял вверх правую руку со сжатым кулаком, мол, держись, не падай духом. Валера в ответ поднял свою. Но у него оставался еще один вопрос, без которого он никак не мог отпустить Кирилла. Прищурившись, как всегда, когда заводил разговор о смысле целого и вообще всего, он наклонил набок голову:

– Слушай, когда уже весна будет, не знаешь? По календарю вроде пора уже. – Подождал и, видя, что Кириллу нечего ему ответить, с тоской закончил:

– Надоела зима, сил нет! Весны хочется…

Выбравшись в свой район, Кирилл решил сначала зайти домой: вдруг мать все-таки вернулась. Это было бы так естественно, так просто и хорошо, что, поднимаясь на лифте, он уже почти верил, что сейчас увидит Марину Львовну спящей у себя на диване или, как обычно, дремлющей перед включенным телевизором. Не стал звонить, чтоб не разбудить, открыл своим ключом. Темнота в прихожей и комнатах еще оставляла надежду, что мать спит, и он не сразу решился включить свет, вглядываясь в неясные очертания ее дивана и вслушиваясь в тишину. Наконец понял, что он в квартире один, щелкнул выключателем. И тогда вместе с залитой светом пустотой комнаты матери на Кирилла навалилась такая усталость от напрасных поисков, такое неподъемное чувство безнадежности, что он, не раздеваясь, упал в кресло и долго, минут десять, сидел неподвижно. Только расстегнул душный Валерин кожан. И всё это время в голове стучало: “Почему всё так?!” Слова эти были неотделимы от Валериного голоса, говорившего их, и, чтобы от него отвязаться, Кирилл в конце концов выдавил из себя вслух: “Почему всё так?!!” И прислушался к уплотнившейся тишине.