Собака Баскервилей

Впрочем, поначалу не воскресил. Видимо, писатель еще не принял тогда окончательного решения, поэтому после падения в водяную бездну Холмс вновь появился на публике в произведении, время действия которого как бы предшествовало трагическим событиям «Последнего дела» – осень 1888 года. Но зато новые приключения великого сыщика были поистине потрясающе интересны, и вообще – из-под пера Артура Конан Дойла вышла повесть, или даже роман, занявший и в шерлокиане, и в творчестве Конан Дойла, и в мировой детективной литературе совершенно особое место.

Речь идет, как вы понимаете, о «Собаке Баскервилей». Она начала печататься в журнале «Стрэнд мэгэзин» в августе 1901 года.

То, что повесть вышла в 1901 году, сразу же поставило ее в особое положение: «Собака Баскервилей» оказалась первым детективом XX века. И она задала, по сути, канон той разновидности жанра, которая впоследствии получила название «классический детектив».

Причем классичность, хрестоматийность повести определяется не только и не столько сюжетом, сколько удивительной атмосферой происходящего, мистическим туманом, окутывающим и героев, и место действия.

«СЦЕНА ОБСТАВЛЕНА КАК НЕЛЬЗЯ ЛУЧШЕ…»

Чтобы понять секрет мистического обаяния, которым обладает этот образец столь, казалось бы, рационального жанра, каким является классический детектив, стоит внимательнее рассмотреть, с чем мы вообще имеем дело.

Известный американский филолог профессор Дэвид Гроссвогель в книге «Тайна и литература: от Эдипа до Агаты Кристи» впервые высказал предположение, что в детективном произведении содержится не просто Тайна, а Тайна и Загадка. И если вторая категория (Загадка) является двигателем фабулы (фабула развивается в соответствии с тем, как главный герой раскрывает загадочное преступление), то вторая (Тайна) имеет отношение к созданию соответствующей атмосферы – того самого мистического тумана. И, что самое главное, если Загадка в конце книги раскрывается (пусть иной раз не для героев, а для читателя), то Тайна всегда остается. Мало того! С точки зрения другого исследователя детективного жанра, Т. Кестхейи (автора книги «Анатомия детектива»), и с первой категорией не всё однозначно – он утверждает, что разгадка, решение в детективе «всегда фиктивно».

Попробуем разобраться в справедливости и причинах вышесказанного. И начнем не с собственно детективной истории. Прежде определим место действия.

«По обе стороны дороги поднимались зеленые склоны пастбищ, но впереди, за пределами этого мирного залитого солнцем края, темнея на горизонте вечернего неба, вырисовывалась сумрачная линия торфяных болот, прерываемая острыми вершинами зловещих холмов… Стук колес нашего экипажа постепенно замер, потонув в густом слое гниющей травы».

«Перед нами поднималось крутое взгорье, поросшее вереском, – первый предвестник торфяных болот. На вершине этого взгорья, словно конная статуя на пьедестале, четко вырисовывался всадник».

Обратите внимание: едва эти первые отсветы Тайны обнаруживаются читателем, как тотчас вносится рациональное объяснение, имеющее отношение уже к категории Загадки: «Из принстаунской тюрьмы сбежал арестант, сэр. Вот уже третий день его разыскивают. Выставили сторожевых на всех дорогах». В придачу к этим словам доктор Ватсон тут же вспоминает о «деле Селдена», которым, оказывается, в свое время занимался Шерлок Холмс… Но напомним читателю процитированное выше утверждение Т. Кестхейи насчет фиктивности объяснений. Прибавим к неподвижным фигурам всадников, стоящих на границе дня и ночи, света и тьмы (стражи Апокалипсиса?) кровавый цвет неба и загадочную Гримпенскую трясину, торфяные болота, которую всадники эти охраняют: «Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям».

Если мало этого, обратим внимание на дополнительные характеристики. Например, вот на эту:

«…Узкий проход между искрошившимися каменными столбами вывел нас на открытую лужайку, поросшую болотной травой. Посередине ее лежат два огромных камня, суживающихся кверху и напоминающих гигантские клыки какого-то чудовища».

Нам остается вслед за А. Конан Дойлом констатировать:

«Сцена обставлена как нельзя лучше – если дьявол действительно захотел вмешаться в людские дела».

«ВОССТАВАТЬ ПРОТИВ САМОГО ПРАРОДИТЕЛЯ ЗЛА…»

Всадники Апокалипсиса вообще-то не столько выполняют функции стражей призрачной границы между материальным миром и миром потусторонним, сколько служат грозным предостережением.

Зло персонифицировано – как и положено в детективном произведении – в образе Стэплтона. Конан Дойл снабжает этого героя чрезвычайно любопытной биографией, профессией и хобби.